Именно здесь, в совсем иные времена, в более мирной и безмятежной атмосфере шил и ремонтировал обувь Уильям Лонгли, а затем, разбогатев, нанял трех человек, которые работали в задней комнате его дома. Мастерская Уильяма до сих пор существует — в тупике, которым кончается Шорт-Уар-стрит, — и в ней теперь разместилась бухгалтерская фирма. Дверь между магазином и мастерской сохранилась, вместе с круглым стеклом диаметром в два дюйма, вставленным в дубовую доску, — через него Уильям мог незаметно следить, как шьют обувь его работники.

В 1859 году Уильям женился на Амелии Джекмен из Лэйер-де-ла-Хай. У них родились три дочери, а потом сын. Мальчик, названный Артуром Уильямом, получил гораздо лучшее, чем отец, образование, но, тем не менее, должен был унаследовать семейное дело. Юный Артур подавал большие надежды в средней школе Генриха VIII, основанной в 1539 году, и у него были другие планы. Соблазны среднего класса, такие притягательные для рабочего человека из этих слоев общества, склонность к тому, что в наши дни называют «вертикальной мобильностью», заманили его в ловушку, и отец не стал сопротивляться. Уильям Лонгли взял в обувную мастерскую мужа своей дочери Амелии, а Артур устроился в «Пруденшл» на должность страхового агента. Начинал он достаточно скромно, объезжая свой район на велосипеде и проживая вместе с родителями и незамужними сестрами.

Несмотря на свое честолюбие, Артур никогда не зарабатывал много денег. Район нельзя было назвать процветающим, и комиссионные оставались весьма скромными. Богатство пришло к нему в результате женитьбы. Его первая жена была единственной дочерью джентльмена по имени Эйбел Ричардсон, землевладельца с солидным доходом. Романтические обстоятельства их знакомства можно назвать классическими. Мод поехала на верховую прогулку, и лошадь сбросила ее как раз в тот момент, когда по окраине Сток-бай-Нейленда проезжал на велосипеде Артур. Мод растянула лодыжку, и Артур, который был сильным, юным и пылким, полмили нес ее на руках до дома в Уолбруксе. В последующие недели события развивались абсолютно естественно: молодой человек пришел справиться о здоровье девушки, а Мод при помощи сочувственно настроенной горничной устроила так, чтобы в следующий раз его визит пришелся на то время, когда папа занимался собаками (он был местным «хозяином гончих»[12]), а мама отправилась с визитами.

Имеются свидетельства, что Эйбел Ричардсон решительно противился намерению дочери выйти замуж за страхового агента, выходца из низших слоев общества, практически без гроша в кармане. Тем не менее через год он уступил мольбам Мод. Причем уступил до такой степени, что не стал отказываться от обещания, сделанного раньше, еще до появления в их жизни Артура Лонгли, — дал за дочерью пять тысяч фунтов.

В 1890 году пять тысяч фунтов были приличными деньгами, вероятно, сегодня эквивалентными сумме раз в двадцать большей. Артур и Мод купили одну из новых вилл на Лейер-роуд и устроились там с большим комфортом. Жили они не по средствам, даже несмотря на регулярную финансовую поддержку со стороны Эйбела Ричардсона. Мод держала собственный экипаж. Прислуга включала кухарку, горничную, поденщицу, приглашавшуюся для «грязной работы», а также кучера, который одновременно выполнял обязанности садовника.

Дочь Мод, миссис Хелен Чаттерисс, в настоящее время пожилая дама, чей возраст приближается к девяноста, так вспоминает о своем доме:

Мне едва исполнилось пять, когда все закончилось. Поэтому мои воспоминания туманны и отрывочны. Я помню, как ехала с матерью в очень красивом экипаже, запряженном гнедой лошадью. Моя мать обычно оставляла визитные карточки, но я убеждена, что многие дома местной аристократии оставались для нас закрытыми из-за того, что мой отец не был джентльменом.

Из всей работы по дому мать только расставляла цветы и мыла самый лучший фарфор. Каждый день после обеда она ложилась отдохнуть, надевая белые хлопковые перчатки, чтобы сберечь руки. Мою няню звали Бити. Ей только исполнилось шестнадцать, она была дочерью одного из фермеров, арендовавших землю у моего дедушки Ричардсона, и часто брала меня с собой, когда навещала родителей, которые жили в домике с одной комнатой и кирпичным полом. Узнав об этом, мать ее уволила.

Мне говорили, что отец занимается важным бизнесом, но я помню, что он почти все время сидел дома. У него был кабинет, где отец запирался на все утро. Теперь, оглядываясь назад, я думаю, что это время он проводил за чтением романов. Выходя из дому по делам страховой компании, отец брал нашу вторую лошадь, чалого жеребца. Я не помню у нас в доме приемов, званых ужинов и всего такого; только мои бабушка и дедушка Ричардсоны приезжали довольно часто, а бабушка с дедушкой и тетки Лонгли — реже. Думаю, моя мать их стыдилась.

Эта жизнь внезапно закончилась в 1901 году, когда мать Хелен умерла при родах. Ребенок — мальчик — тоже умер. Состояние Мод Лонгли, или то, что от него осталось, перешло к ее дочери — мера предосторожности, на которой перед заключением брака настоял Эйбел Ричардсон, — и после смерти жены Артур Лонгли остался бедным человеком. Он отказался от дома, экипажа, лошадей и переехал в небольшой коттедж на западной окраине города, отпустив всю прислугу и оставив только служанку, выполнявшую всю работу по дому.

Отказался Артур и от дочери. В любом случае, ее разлучили с отцом, и она стала жить в Сток-бай-Нейленде с Эйбелом и Мэй Ричардсон. Это обстоятельство до сих пор, по прошествии более восьмидесяти лет, не дает покоя миссис Чаттерисс — несмотря на счастливое детство в Уолбруксе с бабушкой и дедушкой, которые ее оберегали, баловали, окружали роскошью.

Полагаю, отец боялся, что не справится с такой ответственностью, — пишет она. — Или в этом убедили его мои дедушка и бабушка. Я бы страдала гораздо сильнее, не будь у меня такой удивительной бабушки, которую я полюбила больше, чем мать. После смерти матери мы с отцом виделись редко.

В 1906 году Артур снова женился. Миссис Чаттерисс впервые узнала о его браке в результате случайной встречи в Колчестере, у церкви Святого Ботольфа. Именно там находилась частная школа, которую она посещала, — ее привозили из Стока и отвозили обратно в экипаже, запряженном пони. До того момента, как Эйбел Ричардсон первым в округе купил себе седан «Роллс-Ройс» — кожаная обивка с пуговицами из слоновой кости и приборная панель черного дерева, — оставалось еще два года. Однажды днем, после школы, она увидела, что у ворот ее ждет отец с какой-то незнакомой дамой. Ее представили Хелен как «новую мать», но впоследствии не было предпринято никаких попыток упрочить отношения. Бабушка и дедушка несколько месяцев ничего не знали, а когда все открылось, очень рассердились — скорее из-за того, что их держали в неведении, а не из-за самого факта повторной женитьбы Артура Лонгли.

Ему было тридцать девять. За двадцать два года работы в «Пруденшл» он не продвинулся по службе и, после того как удача от него отвернулась, вернулся к своему чахлому бизнесу и к велосипеду. Родители Артура умерли, семейное дело перешло к зятю, Джеймсу Хаббарду, а небольшие деньги достались двум незамужним сестрам. Невеста тоже была без денег, хотя и с определенными надеждами на них. Айви Нотон уже исполнилось двадцать восемь, когда она вышла за Артура; Айви служила гувернанткой в семье его клиента. У девушки не было соответствующей подготовки или образования — она всего лишь до шестнадцати лет посещала школу и умела играть на фортепьяно. Но люди, нанявшие Айви, — Ричардсоны их знали — были торговцами зерном с большими претензиями, и сама возможность похвастаться тем, что они могут позволить себе гувернантку для трех своих дочерей, приносила им удовлетворение, независимо от качества образования, которое могут получить девочки… За работу мисс Нотон полагался полный пансион, а также пятьдесят фунтов в год.