парень, посидев некоторое время с несколько напряжённым и озабоченным видом, хотя стараясь казаться спокойным и точно по инерции продолжая ухмыляться, в конце концов тоже поднялся и направился вслед за ней.

Андрей, следивший за этой более чем выразительной сценой цепким, ничего не упускающим взглядом, являясь как бы третьим, пассивным, но при этом отнюдь не равнодушным её участником, как только действующие лица пропали из поля его зрения, беспокойно заворочался на месте и едва не бросился за ними следом. И лишь встретив проницательный, колючий, казалось, видевший его насквозь и всё понимавший Наташин взгляд, вынужден был отказаться от своего намерения и, выказывая плохо скрываемые признаки нетерпения, дожидаться окончания опостылевшего всем представления.

Которое, на его счастье, закончилось через считанные минуты. Воспользовавшись этим, он, не глядя больше на Наташу и уже откровенно пренебрегая тем, что она подумает и, возможно, скажет ему потом, сорвался с места и чуть не бегом метнулся к выходу. Опередив всех, он первым выскочил из главного помещения, пронёсся по длинному полутёмному коридору и просторному пустынному фойе и, не заметив того, что интересовало его, устремился наружу. Оказавшись на обширной, залитой солнцем площадке перед дворцом, Андрей, всерьёз обеспокоенный, не опоздал ли он, огляделся по сторонам…

И облегчённо перевёл дух. Незнакомка и её парень стояли чуть поодаль, в начале убегавшей вдаль аллеи, и, о чём можно было догадаться, кинув на них лишь мимолётный взгляд, выясняли отношения. Они разговаривали на повышенных тонах, активно жестикулировали, сверлили друг друга яростными, испепеляющими взорами. С лица у парня окончательно исчезла самоуверенно-наглая усмешка, сменившись не слишком приятным желчным, почти злобным выражением. Её же лицо по-прежнему пылало возмущением и гневом, глаза метали молнии, а с бледных подрагивавших губ, по-видимому, срывались жёсткие, хлёсткие фразы, которые обыкновенно произносятся в пылу ссоры, когда большинство сдерживающих факторов перестаёт действовать и в порыве откровенности и досады высказывается то, о чём обычно принято умалчивать.

Андрей, не спуская с них глаз, напряг слух, пытаясь уловить, что говорила девушка. И даже успел разобрать несколько слов, однако в этот момент распахнулись двери и из дворца хлынула широкая и шумная людская волна, мгновенно заполнившая пространство перед входом. В этих условиях о том, чтобы подслушать ссорившуюся парочку, не могло быть и речи, и Андрей принуждён был ограничиться наблюдением.

Парень тем временем, очевидно всерьёз задетый словами подруги, не находя больше аргументов и решив действовать силой, схватил её за руку и попытался притянуть к себе. Но не тут-то было: охваченная бешенством девушка резко вырвала свою кисть и с коротким негодующим возгласом отскочила от своего распустившего руки визави. Несколько мгновений они стояли друг против друга неподвижно, дрожа от возбуждения и впившись один в одного угрюмыми, сумрачно посверкивающими взглядами.

Первым не выдержал парень. Он передёрнул плечами, тряхнул головой, вернул на своё лицо привычную нагловато-небрежную ухмылку и, бросив напоследок что-то, по всей вероятности, грубое и грязное, повернулся и неспешной, непринуждённой походкой, сунув руки в карманы и слегка покачиваясь на ходу, стал удаляться.

Девушка даже не посмотрела ему вслед. Её по-прежнему сотрясала мелкая дрожь, глаза растерянно блуждали, лицо омрачилось и чуть осунулось. Она не двигалась с места, хмурила лоб и всё озиралась кругом, будто не зная, что ей теперь делать и куда идти.

Возможно, как немедленно предположил Андрей и во что ему очень хотелось верить, между этими двумя всё было кончено. Он знал, конечно, что милые бранятся – только тешатся, но, как ему показалось, это был не тот случай. И дело было даже не в том, что незнакомка и её парень прилюдно, не стесняясь окружающих, будто не замечая никого, конфликтовали, кричали друг на друга и, казалось, готовы были схватиться врукопашную. Это бы ещё ладно, это не так страшно. Андрей сумел уловить другое, почти незаметное со стороны, но гораздо более существенное. А именно – ледяной холод в глазах у обоих, презрение, отвращение, бешенство, почти гадливость в её глазах, равнодушие, пустоту, безразличие, оживлённое лишь дежурной циничной усмешкой, – в его. Так смотрят один на другого те, кто, может быть, когда-то и любили друг друга, находились в тесных отношениях, пережили яркую и волнующую историю, но у кого всё это уже в прошлом, чувства которых остыли и иссякли, кого уже ничего не связывает, кроме разве что привычки, инерции, смутных, понемногу бледнеющих и стирающихся воспоминаний…

– Ну, так мы идём или как? – внезапно прервал его размышления мягкий грудной голос с едва уловимой капризной интонацией. – Чего ты тут встал, как вкопанный?

Вздрогнув от неожиданности, Андрей поневоле оторвал взгляд от пленившей его незнакомки, которую он буквально пожирал глазами, и перевёл его на Наташу, совершенно непредвиденно оказавшуюся рядом с ним и вперившую в него неотрывный, изучающий взор.

– К-куда идём? – ещё не придя в себя, пробормотал он первое, что пришло ему в голову.

Наташа чуть скривила пухлые, налитые, как ягоды, губки.

– Домой, куда ж ещё? Я устала. И не хочу торчать здесь на солнцепёке неизвестно для чего.

Андрей замялся. Он-то, в отличие от своей подруги, прекрасно знал, для чего он здесь торчит, и понимал, что если подчинится ей сейчас и уйдёт отсюда, то, возможно, никогда больше не увидит ту, другую, которую он узнал, да и то пока только наглядно, всего пару часов назад, однако без которой, как он всё более отчётливо чувствовал, он уже не представлял себе своей жизни. Он признавал, что это не совсем нормально, что это очень смахивает на безумие, наваждение, морок, но это было именно так. И он ничего не мог с этим поделать, это было сильнее его, он не в состоянии был – да не очень-то и хотел – сопротивляться нежданно-негаданно захватившей и понёсшей его куда-то властной, неодолимой силе.

А Наташа, стоявшая перед ним и не сводившая с него вдумчивых немигающих, казалось, всё видевших и всё понимавших глаз, сразу как-то потускнела, поблёкла, словно отодвинулась на задний план и продолжала отстраняться всё дальше. Он смотрел на неё и как будто не видел, не замечал, не чувствовал её присутствия. И её яркая, эффектная, роскошная, даже несколько избыточная красота, так восхищавшая, покорявшая, возбуждавшая его совсем недавно, казалось, ещё вчера, и производившая неизгладимое впечатление чуть ли не на всех вокруг, тоже внезапно потеряла в его глазах всякую привлекательность, значение и ценность, в мгновение ока вытесненная и подавленная другой красотой, ослепившей его, как солнечный луч, и продолжавшей, сверкая и переливаясь, стоять перед его восхищённым взглядом. Наташина же красота оказывала на него теперь