— …потом дергают там, балдеют. Спина высыхает от этого, их сгибает потом. Горбатых видели? Были дрочерами.

Раздолбая сковал ужас. Сначала он испугался за себя, потом подумал, что не успел стать дрочером, потому что вовремя сдал календарь дяде Володе, и испугался за Хараборкина.

Ему живо представилось, как сгорбленный заместитель отчима придет к ним домой на чай, мама будет ахать и спрашивать, что с ним стряслось, а Раздолбаю придется отводить глаза, чтобы не выдать своих тайных знаний.

«И предупредить не получится — тоже стыдно… — подумал он и стал себя успокаивать. — Хараборкин взрослый, все знает про это. Повесил календарь на стену, а сам в „Ежевику“ ходит. Не станет он дрочером, обойдется!»

В тот вечер у костра неразрывную связку слов «жрать» и «работа» дополнили в сознании Раздолбая еще три связанных воедино понятия — стыд, страх и дрочер. А через несколько лет стыд и страх стали для него постоянными спутниками.

Началось с того, что поздним зимним вечером Маряга позвал Раздолбая гулять на стадион «Динамо». Место для прогулки было выбрано странное, но еще удивительнее было поведение Маряги, который подходил к спортивным корпусам и зачем-то пристально изучал окна, замазанные белой краской. На недоуменные вопросы приятель отвечал многозначительными недомолвками и только возле огромного здания бассейна, найдя наконец то, что искал, открыл цель прогулки.

— Поход за сексом, не допер еще? — хохотнул он и показал царапину в замазанном окне женской раздевалки.

Раздолбай прильнул к царапине, увидел раздетых девушек, которые, не таясь, ходили на расстоянии вытянутой руки, и его прижатый к стеклу глаз стал впитывать их наготу с жадностью слона, опустившего хобот в прохладное озеро. Вдруг резкий свет фонаря ударил из темноты. Маряга с криком «Шубись!» умчался вдаль по сугробам, как испуганный страус, а разомлевший Раздолбай с перепугу полез на двухметровый забор, откуда его стянули за ноги два сопящих милиционера в жестких серых шинелях.

— Ну чего, отведем его в раздевалку, чтобы бабы ему там морду разбили? — предложил один.

— Да он только рад будет! — усмехнулся другой. — Ты на морду эту блудливую посмотри! У-у-у, рожа!

И милиционер сунул Раздолбаю под нос огромный красный кулак.

— Тогда в спецприемник оформим. Посидит до утра с беспризорниками.

— Не надо в спец… прием… ник… пожалуй… ста, — взмолился Раздолбай и, пытаясь отвести от себя постыдные подозрения, выдал алиби.

С его слов, тщательно записанных в протокол в опорном отделении милиции, выходило, что он зашел на стадион, чтобы записаться в бассейн. Незнакомый парень постарше предложил три рубля, если он постоит пять минут на шухере. Он согласился, и парень стал смотреть в какое-то окно, а он просто стоял рядом и глядел по сторонам. Нервно теребя помпон шерстяной шапочки, Раздолбай втирал свое алиби молодому милиционеру, который стаскивал его с забора, и пытался ощущать себя бывалым рецидивистом. А потом в кабинет зашел милиционер постарше с тремя звездочками на погонах. Он быстро прочитал протокол, глянул на Раздолбая добрыми глазами и уточнил:

— На шухере, значит, стоял?

— Ага.

— А чего он тебя на шухер поставил? Чего в окне-то смотрел?

— Не знаю.

— А ты сам не смотрел?

— Нет, конечно! На шухере стоял, говорю же.

— Так ты что ж, встал на шухер, не зная, что он высматривает?

— Ну да.

— Так это, милый, статья. В том окне касса. Парень — вор, деньги хотел украсть, а ты помогал.

— Да какая касса?! Там раздевалка женская! — завопил Раздолбай, оторвав от страха помпон на шапке.

— Ну вот, а говоришь, не смотрел, — по-отечески улыбнулся милиционер с тремя звездочками, порвал протокол и достал новый бланк. — Будем говорить, как было, или оформим как пособника грабежу? Помпончик-то подбери, Диллинджер.

Как рассказывал потом Раздолбай в классе: «Пока кололи простые менты — держался. Но потом пришел старший чин и выбил чистосердечное». Что было, то было — чистосердечное признание милиционер с тремя звездочками выбил по полной программе: с плачем и соплями, обещанием так больше не делать, указанием царапины на окне и слезной просьбой не говорить родителям. Только фамилию Маряги Раздолбай не назвал и до последнего стоял на том, что познакомился с неизвестным парнем возле бассейна.

Поздней ночью Раздолбая проводили домой и сдали маме на руки. «Чистосердечное» мама выбивать не умела, и Раздолбай с легкостью убедил ее, что всего лишь стоял на шухере, а в раздевалку подглядывал один Маряга — навредить ему мама не могла, а выглядеть придурком, которого любой незнакомец может поставить на шухер, Раздолбаю не хотелось. Мама посетовала, что «похотливый акселерат» мог втянуть ее чистого сына в грязь, но стыдить не стала. Раздолбай отправился в кровать и там, когда тревоги отступили, подсмотренные в раздевалке видения понесли его по волнам эйфории. Забывшийся на время голод проснулся вновь, и с такой силой, что противостоять ему было невозможно.

«Я только один раз… один раз не считается, — успокаивал себя Раздолбай. — Я перенервничал, имею право. Потом больно будет, но зато сейчас…» Больно в этот раз не было. Он заснул со звездочками счастья перед глазами, и даже лед стыда, на миг коснувшийся его сердца, сразу растаял от горячего восторга перед новыми ощущениями. Растаял он и во второй раз, случившийся через несколько дней. А в третий раз не растаял и сковал сердце ледяной печатью.

«Я стал дрочером! — с ужасом думал Раздолбай, понимая, что новое удовольствие подчиняет его себе и отказаться от него не получится. — Я — дрочер!»

С этого момента стыд, страх и голод преследовали его постоянно. Каждый раз, расплачиваясь за мимолетное наслаждение долгими угрызениями совести, он давал себе клятву прекратить постыдное занятие и некоторое время был уверен, что никогда больше к этому не вернется. Но проходили дни, и голод кусал его — сначала легонько, словно пробуя на вкус, потом сильнее, а потом набрасывался и терзал, как ротвейлер белку. Обернуть этот голод вспять был только один способ — тот, за который каждый раз приходилось платить стыдом и страхом.

Мучительная борьба усилилась, когда по телевизору стали показывать «Ритмическую гимнастику» в исполнении девушек, обтянутых цветными лосинами. Если раньше голод удавалось держать на расстоянии по несколько недель, то теперь каждую субботу Раздолбаю приходилось отбиваться от сокрушительного желания тайком включить в своей комнате маленький переносной «Шилялис» и, усилив голод стократно, утолить его стократным же блаженством в обмен на стократные переживания по поводу своего безволия, ущербности и возможного вреда для здоровья. Иногда удавалось отбиться, загодя унеся «Шилялис» на кухню, но в общем зачете голод убедительно одерживал верх.

Газета «СПИД-Инфо», первый номер которой вышел в год окончания Раздолбаем школы, стала освободительным манифестом, положившим этой борьбе конец. Большая статья, напечатанная на тонких страницах издания, не только развенчивала мифы о «постыдном занятии», но и призывала заниматься этим чаще, чтобы «лучше познать себя и сделать первые шаги в пробуждении зрелой сексуальности». Раздолбай возликовал, словно его избавили от ига. Телевизор «Шилялис» стал включаться каждую субботу без угрызений совести, в тайнике за шкафом появилась потрепанная половинка журнала «Пентхаус», выменянная на две магнитофонных кассеты, а «СПИД-Инфо» стал любимым изданием, каждый номер которого радовал, как очередная «металлическая» запись.