Предпочитаю, чтобы Сандрин меня не узнала. Мы обмениваемся улыбками. Она протягивает мне свежую газету. Я оставляю тридцать сантимов чаевых. Думала дать 50, но было бы многовато с 1,20 евро за чашку кофе. Привлекло бы ненужное внимание.

– До свидания.

Иногда неузнавание приносит пользу. И гарантирует покой.

По дороге домой я делаю крюк, чтобы проехать мимо моего бывшего коллежа. Он давно закрыт – из-за вредного асбеста и сквозняков, сюда много раз проникали вандалы. Сквоттеры загадили его (мягко выражаясь!) и пытались поджечь. Несколько окон забиты картоном, вокруг выросла высокая трава.

За городом построили новый коллеж – имени Жоржа Перека[16], в него принимают учеников из разных населенных пунктов.

Сегодня утром, проезжая мимо моей alma mater, похожей на корабль, брошенный капитаном посреди моря позеленевшего бетона, я притормозила.

Обычно я так не поступаю – избегаю его, как Эйфелеву башню в своей прежней жизни.

Я припарковалась на обочине. Наконец-то они приступили к работе! Экскаваторы ровняют с землей коллеж Вьё-Коломбье. Я десять минут наблюдала, как уничтожают мое прошлое. Все происходит со скоростью света, словно это театральные декорации, а не реальное здание с крышей и стенами, где много десятилетий подряд подростки приобретали знания.

Через несколько дней не останется ничего.

Я вспомнила, как когда-то на переменах наблюдала из окна класса на четвертом этаже за учениками, разгуливающими по двору. Смотрела и думала: «Через сто лет все они умрут». Но и вообразить не могла, что камни окажутся недолговечнее людей.

Сворачивание завода «Магеллан» и перемещение транспортной компании «Дамамма» подписали смертный приговор целым кварталам, некоторое достоинство пытаются сохранять только две главные улицы. Последние герои современного мира – «мелкие коммерсанты», как их называют телерепортеры, – собирают остатки сил, чтобы заставить биться сердце центра города размером с булавочную головку.

Сорная трава заполонила весь участок. Повсюду, где в моем детстве дышал целый мир, остались одни растрескавшиеся стены, захлопнутые ставни, проржавевшие таблички и тротуары, поросшие мхом.

А там, где Адриен с Этьеном катались на скейтах, теперь ничейная земля.

В понедельник, 9 марта 1987 года, Пи взялся ненавидеть Адриена, и тот начал отсчет – как узник, зачеркивающий в настенном календаре дни, оставшиеся до освобождения. Исключив вторую половину дня всех суббот, воскресенья, среды[17] и праздники, до летних каникул он должен был продержаться шестьдесят один с половиной день.

Шестьдесят один с половиной раз заставить себя войти в класс на негнущихся ногах, с тяжестью в желудке. Шестьдесят один раз хватать вечером фломастер и, нажимая что было сил, «уничтожать» прожитый день в календаре пожарной части. Его страницы украшали изображения храбрецов, помогающих жертвам автокатастроф и наводнений и погорельцам. Страдания Адриена, над которым измывался учитель, были вполне сравнимы с болью этих людей.

Его задерживали в классе на каждой перемене, оставляли после уроков под предлогом плохо выученного стихотворения, небрежно написанного сочинения – текст приходилось переделывать по несколько раз. Пи заставлял Адриена снова и снова чертить прямоугольный параллелепипед, читать и перечитывать параграфы о приставках, суффиксах и порядке величины числа, а также выводить по сто раз в тетради фразу: «Я не предаюсь мечтам на уроке!»

С 9 марта 1987 года Адриен перестал мечтать. Он больше не созерцал затылок Нины, ее волосы, ее заколки, ее платья, ее плечи, ее спину.

Пи подстерегал, принюхивался, и стоило Адриену ослабить бдительность, учитель посылал его к доске, чтобы поизобретательнее унизить перед всем классом. Тщетно.

Застенчивые люди – не слабаки и не трусы. Палачи не всегда берут над ними верх. Адриен никогда не плакал. Он смотрел учителю в глаза и ухитрялся отвечать на вопросы, какими бы непонятными и вредными они ни были, а Мартену Деланнуа, первому козлу отпущения этого года, легче дышалось. Он так до конца и не поверил в чудо, в то, что гроза прошла стороной.

Вечером Нина и Этьен ждали Адриена, сидя на бровке тротуара, как две неприкаянных души. Они провожали друга до дома, а у него болело все тело, мышцы ныли от перенесенных судорог.

Нина все время спрашивала:

– Почему он к тебе прицепился?

Адриен неизменно отвечал:

– Когда-нибудь я тебе объясню.

– Объяснишь что?

Адриен замыкался и не реагировал.

Этьен предлагал проколоть шины папаше Пи или набросать в его почтовый ящик собачьих какашек. «Я знаю, где он живет…» Адриен отказывался. Пи догадается, и станет только хуже.

Во сне он плакал и просыпался на мокрой наволочке.

Они больше не читали «хором» одну книгу в комнате Нины и не включали телевизор, как будто герои любимых сериалов внезапно скончались в страшных муках.

– Нам нужны наши среды на свежем воздухе…

– Нам необходима наша жизнь на свежем воздухе! Раньше все было так хорошо…

– Один раз я видела его в городе, он прячет жирный зад под длинной учительской блузой.

Все трое то и дело повторяли: «Скорее бы лето!»

Походы в кино стали редкими – угнетенное настроение не способствовало, – но места они занимали по заведенному раз и навсегда порядку: Нина в середине, Этьен слева, Адриен справа.

Они вместе открыли для себя «Большую дорогу» Жана-Лу Юбера[18]. В тот день Адриен понял, что от тяжкой повседневности можно укрыться в произведении искусства.

* * *

4 мая 1987 года Пи обнаружил «недостачу» письменных работ для проверки в своем портфеле, накинулся на Адриена и устроил ему выволочку, обвинив в краже. Нина и Этьен вскочили, собираясь вмешаться, но друг усмирил их одним-единственным взглядом.

Дома Жозефине показалось, что сын очень бледен. Что у него отсутствующий вид. Озабоченный. Она попыталась разговорить мальчика, но у нее не получилось. После ужина Жозефина позвонила Нине и спросила, не случилось ли чего в школе, но та все отрицала: «Нет-нет, не волнуйтесь, все в порядке!»