Тадж на науку тратиться не станут. Самого́ Омара Хайяма с места прогнали. Подумать только, самого Гия́са ад-Ди́на абу́-л-Фа́тха Ома́ра ибн Ибраги́ма Хайя́ма Нишапури́!

Хасан зацокал языком. Ну и память у этого Али! И как он только запомнил такое длинное имя?

Али назидательно поднял палец.

— Не грех запомнить имя человека, который сам запоминает целые книги.

— Мыслимое ли это дело? — простодушно удивился Хасан.

Повар стукнул себя кулаком в грудь.

— Пусть меня в ступке истолкут, если лгу. По этому поводу расскажу тебе один интересный случай. Однажды на чужбине семь раз подряд прочитал Омар Хайям одну ученую книгу, запомнил от слова до слова, а потом вернулся домой и продиктовал писцу. И когда сравнили рукопись с подлинником, не нашли между ними почти никакой разницы.

— Была бы у меня такая память, не сидел бы я на базаре, — сказал Хасан скорее грустно, чем насмешливо.

— А как он знает Кора́н![7] — продолжал Али. — Тут с ним ни один богослов не сравнится. Даже знаменитый Газали́. По этому поводу расскажу тебе еще один случай. Раз оба они — Хайям и Газали — были в одном высоком доме. Вдруг зашел между гостями спор, как читать один стих из Корана. Спорили, спорили, а всё без толку. Тогда хозяин сказал: «Обратимся к знающему!» — и попросил Хайяма рассудить спорщиков. Так тот не только разобрал их ошибки, но и привел все известные разночтения этого стиха и даже объяснил все противоречивые места. Газали поклонился Хайяму в пояс и сказал: «Сделай меня своим слугой и будь милостив ко мне, ибо нет ни одного мудреца в мире, который знал бы всё это наизусть и понимал, как ты».

— Хорошо рассказываешь, век бы слушал, но одного не пойму. — Хасан нагнулся к самому уху Али и зашептал: — Ведь Хайям, говорят, безбожник. Зачем безбожнику копаться в Коране?

Али тонко улыбнулся.

— Вопрос — что ве́ртел. У него два конца. Если Хайям так сразу и родился безбожником, тогда ему, конечно, в Коране копаться незачем. Но если он изучил Коран сначала, — что мешает ему стать безбожником потом?

— Ну и голова у тебя, Али! — воскликнул Хасан. — Быть бы тебе везиром, а не фазанов жарить. Так ты думаешь, оттого Хайям и безбожник, что слишком хорошо знает Коран?

— Э, Хайям многое знает. Недаром его считают преемником великого Ибн Си́ны[8]. Он и лекарь, он и звездных дел мастер. Нет у нас человека более сведущего в языках, законах, числах… Клянусь аллахом, назначь его завтра поваром — он и тут превзойдет всех, ибо в кушаньях понимает не хуже, чем в звездах. По этому поводу вспомнилось мне одно его изречение. Ты, говорит, лучше голодай, чем что попало есть, и лучше, говорит, будь один, чем вместе с кем попало.

— Золотые слова, — Хасан озорно подмигнул. — Это он тебе сам сказал?

Повар хотел обидеться, но не выдержал — засмеялся.

— Ехидный ты человек! И за что только я тебя люблю?

— За веселый нрав, должно быть, — продолжал балагурить Хасан. — Как-никак единственная ценная вещь в моем доме. Слушай, а верно говорят, что Хайям мастак предсказывать погоду по звездам?

— По звездам? — с сомнением переспросил Али. — Слышал я, иные ученые считают, что ни судьбы, ни погоды по звездам не предскажешь. Но если они правы, так, значит, Хайям знает какие-то другие приметы, потому что погоду предсказывает замечательно.

— А по этому поводу тебе ничего не вспомнилось?

— На твое счастье, вспомнилось. Раз покойный султан задумал устроить охоту и послал спросить у Хайяма, когда лучше ее начинать, чтобы не было несколько дней кряду ни дождя, ни снега. Двое суток думал Хайям, на третьи сам отправился во дворец и назначил день выезда. Едва султан сел на коня, как небо затянуло тучами, налетел сильный ветер, и началась снежная вьюга. Все кругом засмеялись, и султан хотел уже повернуть обратно, но Хайям сказал, что вьюга сейчас кончится и пятеро суток будет ясно.

— И что же, сбылось его предсказание?

— Стал бы я иначе рассказывать… И такого-то человека прогнали взашей.

Друзья помолчали.

— Счастливый ты все-таки, Али, — позавидовал Хасан. — Живешь во дворце, самого Омара Хайяма видел.

— Где там! — отмахнулся повар. — Раза два-три, да и то со спины…

— Понимаю, — подморгнул Хасан, — он не заходит к тебе на кухню, ты не заглядываешь к нему в обсерваторию… Но не огорчайся. Я его и со спины не видал. Что ему делать в моей бедной лавчонке!

— Боюсь, скоро и она станет ему не по карману, — сказал толстяк со вздохом. — В наши дни ученый человек без богатого покровителя что перепел на вертеле.

— Говорят, к Хайяму благоволил Низам, — заметил Хасан.

— В том-то и дело. Оттого-то к нему и не благоволит Туркан. Ведь Низам был ее злейшим врагом, и, когда умер Малик-шах, немалых трудов стоило ей усадить на престол своего Махмуда. Несколько сот гуля́мов[9] пируют у нее ежедневно, я-то знаю! А иначе…

Хасан приложил палец к губам: в кофейню входил посетитель.

— Ну, спасибо за гостеприимство, — сказал Али, поднимаясь. — В следующий раз договорим! — шепнул он Хасану, выходя из лавки.

Тот церемонно поклонился:

— Мой дом — твой дом!

В гончарной

— Мате, голубчик, умоляю… Перестаньте кричать! — канючил Фило, едва поспевая на своих коротеньких ножках за долговязым товарищем. — Нас примут за сумасшедших.

— Оставьте, пожалуйста! — отбрыкивался Мате. — Здесь все кричат.

— Но это неприлично. Где вас воспитывали?

Услыхав о приличиях, Мате завопил еще громче, и Фило, отчаявшись, пустился на хитрость.

— Не могу больше, — простонал он, опускаясь на землю. — Задыхаюсь…

Что ни говорите, а слабость — великая сила! Мате испуганно бросился к товарищу: ему дурно? Что у него болит?

— Точно не знаю, — томно прошептал тот, — скорей всего, кардиоида.

Но Мате даже не улыбнулся.

— Тут рядом какой-то домишко. Можете вы пройти несколько шагов?

Домишко оказался гончарной мастерской. Пожилой бритоголовый гончар — в темной чеплашке, с засученными по локоть рукавами — молча указал незнакомцам на старую кошму, принес ячменных лепешек, кувшин кислого молока, потом снова уселся за свой круг и принялся