Сергей пожал плечами. Пить хотелось все больше и больше, и он подумал, что вряд ли годится для выполнения особо важных заданий. Да и не нужны они ему, особо важные задания. Уж лучше как сейчас: отбыл дежурство – и возись себе дома с Димкой в свое удовольствие.

– Точно-точно, – убежденно продолжал Гусев. – Уверен, на физуху нас проверяют, на выносливость…

– Есть! – крикнул сверху Саня Веремеев. – Вижу! А мы уже изрядно в сторону забрали.

– Вот так, – сказал Гусев. – Хреновенькие из нас, однако, лесовики.

Саня спустился с дерева, и ему дали немного передохнуть. Он сел, прислонившись спиной к стволу, расстегнул куртку и закрыл глаза. Гусев, не удержавшись, начал-таки докуривать «бычок», и, судя по его сосредоточенному виду, что-то обдумывал при этом – вероятно, насчет «проверочки». А Сергей устроился на узловатом могучем корне рядом с Веремеевым, тщательно вытер маской шею под воротником и бронежилетом и, помедлив немного, все-таки негромко спросил:

– И как там, Санек, впечатляет?

– Угу. Небо классное, – не открывая глаз, ответил Веремеев. – Чаша… полированная…

– Что-что? – севшим внезапно голосом переспросил Сергей. Ему показалось, что он ослышался.

Саня приоткрыл один глаз, такой же голубой, как небо. Его всегда добродушное лицо с выцветшими бровями, курносым носом и аккуратными, похожими на женские, губами было покрыто свалявшимися нитями паутины.

– Так… пришло вдруг в голову… Чаша с ветрами. Небо, значит, – пояснил он.

– Где пришло? Там? – Сергей показал пальцем вверх.

– Угу, – медленно, явно не желая тратить почем зря силы, кивнул Саня.

– И… песня?

Веремеев открыл второй глаз:

– Какая песня?

– Ну… о чаше с ветрами.

– Да нет, Серега, никаких песен. Просто подумалось. Слушай, дай я хоть пять минут посижу тихонько, ага?

«Совпадение? – подумал Сергей, покусывая губу. – Оч-чень интересное получается совпадение…»

Однако Гусев не дал Сане посидеть тихонько пять минут. Пружинисто, бодро поднявшись, он развернул плечи, поправил ремень автомата и гаркнул:

– Подъем, парни!

– Ну чего орешь, Гусек? – с досадой сказал Саня. – Нас что, сроки поджимают?

– Если нас тестируют, не следует особенно расслабляться, – уже тише пояснил Гусев. – А нас именно тестируют, определяют наши физические и волевые качества, это сто процентов! Пока ты по деревьям лазил, мы с Серегой посоветовались и решили, что так оно и есть. А полигон, как все мы знаем, надо проходить без задержек. Чтобы они увидели, какой ты весь из себя крутой, и тогда честь тебе и хвала, и новое назначение, и бабки охрененные, понял?

– Ну-ну, – скептически сказал Саня, но, тем не менее, тоже встал, застегнул на «молнию» куртку, вновь подвесил шлем за спиной и поднял прислоненный к дереву автомат. – Охрененные бабки, говоришь? Вы с Серегой так решили, говоришь? Вообще-то, помнится, эту версию я первый предложил. Мыслители! Охрененные, говоришь, бабки? – повторил он. – Ну, тогда вперед, за бабками! Теперь уже я вас поведу, направление – вон туда.

Сергей молча начал пробираться сквозь опостылевший подлесок вслед за Саней и Гусевым. В отличие от уверенного на сто процентов Геныча, он ни в чем не был уверен. Но распространяться об этом не стал – не до того было. Пробираясь-продираясь-спотыкаясь, много не наговоришь, да и вообще…

От всяких мыслей острое желание пить не то чтобы совсем пропало, но переместилось куда-то на периферию. Сергей почти машинально разводил руками ветки, старался прикрыть лицо от вездесущей паутины и, глядя на широкую спину и бритый затылок рвущегося к новому назначению Гусева, думал о том, что все это с ними неспроста. Ох, неспроста! Конечно же, это действительно мог быть и полигон, но при чем здесь какие-то багровые огни и падение в пустоту? Чисто субъективные впечатления, связанные с применением психотропов? Могли, конечно, в борщ подмешать или в компот… А как насчет «небесной чаши»? Случайное совпадение образов? Когда-то где-то слушали вместе с Веремеем одну и ту же песню? А если Гуська на дерево послать – у него тоже возникнет такой образ? И где все-таки находится этот необъятный лес с незнакомыми деревьями? На юге? Где именно на юге? И на юге ли?…

Картина рисовалась странная и не внушающая спокойствия.

Неизвестно, сколько еще времени Сергей занимался бы ничего пока не дающими умопостроениями, но его вернул к действительности изумленный возглас шедшего первым Сани Веремеева. Сергей чуть не наткнулся на Гусева, который замер, пригнувшись, и выглянул из-за его спины.

Впереди, сквозь подлесок, виднелась довольно обширная поляна, покрытая все той же густой нехоженой травой. И посредине этой поляны…

Сергей смахнул с ресниц паутину и от изумления раскрыл рот, краем глаза заметив, как медленно попятился от поляны Веремеев.

– А эт-то что за фигня такая? – сипло вопросил Гусев, клацая затвором автомата. – Спокойно, парни, щас мы ее уделаем!..

Возвращению Игоря Ковалева в психиатрическую больницу поспособствовала его мать. Она все же вышла замуж и переселилась к своему новому избраннику, оставив квартиру Игорю. Тот по-прежнему предпочитал одиночество и, как и в юности, совершенно не интересовался женщинами и жениться не собирался. По юридической части он не работал, хотя, пропустив год, все-таки закончил университет. Увлекшись компьютерами, он стал неплохим специалистом по их обслуживанию и ремонту и заключил договоры сразу с несколькими мелкими фирмами.

У матери остался ключ от квартиры Игоря. В тот день, безрезультатно нажав несколько раз на кнопку звонка, она отперла дверь и обнаружила сына неподвижно лежащим на диване с самым отрешенным видом. Остекленевшие глаза его уставились в одну точку. Мать принялась трясти его за плечо, громко называя по имени, но он только вяло отмахивался и не произносил ни слова. Решив, что Игорь находится под воздействием какого-то наркотического вещества, мать принялась искать следы этого наркотика в комнате, но ничего не обнаружила. Зато ее внимание привлек лежащий на принтере лист бумаги. Прочитав распечатку, мать вновь принялась теребить Игоря. А потом, предположив, что странное состояние сына может быть проявлением вернувшейся душевной болезни, позвонила доктору Самопалову. Тот еще двенадцать лет назад дал ей номера своих телефонов.

Так тридцатитрехлетний Игорь Владимирович Ковалев вновь стал пациентом Виктора Павловича Самопалова, которому вот-вот должно было стукнуть сорок шесть.

Наметанным глазом доктор без труда определил, что больной пребывает в онейроидном состоянии, и вскоре человек, в котором когда-то жил (или так и продолжал жить?) герцог Чезаре Борджиа, был приведен в чувство с помощью внутривенного вливания пятипроцентного раствора барбамила и электросудорожной терапии. Доктор прочитал и то, что было напечатано на листе бумаги, переданном ему матерью Ковалева. Там были стихи, очень различные по стилю.