— Постойте, постойте! — воскликнул Оспер. — Если господин Игмор имеет какие-то претензии к присутствующим здесь дворянам, он мог бы принести жалобу, как это сделали истцы.

— Увы, ваша светлость. Барон Игмор является вассалом его величества короля, а докучать сеньору мелкими просьбами считает неуместным. Как истинный дворянин, мой родич предпочитает подобные незначительные вопросы решать самостоятельно, не взывая к сеньору или местному правосудию. Итак, если позволите… — Эрлайл откашлялся и, поднеся список к глазам, близоруко сощурился.

— Постойте, дайте этот документ мне! — потребовал Оспер, протягивая руку.

По красно-синей пирамиде, увенчанной графской короной, прошло волнообразное движение сверху вниз, от последнего ряда отделился невзрачный субъект — должно быть, слуга низкого ранга, — подбежал к Эрлайлу и принял бумагу. Затем опрометью кинулся обратно и вручил документ кому-то у самого основания пирамиды, тот передал дальше… в конце концов пергамент оказался в руках Оспера. Вельможа развернул свиток и принялся читать.

В зале стало шумно, зрители обменивались впечатлениями — действо оказалось занимательным.

— Что это? — пробормотал граф. — Что за ерунда? Потрава посева… во время охоты… семь лет назад… на турнире оруженосец Гайса не уступил очереди у водопоя оруженосцу Игмора… тоже семь лет назад… А это… Пять лет назад? Оскорбил словом? Задержал гонца? Три года назад?

— Прошу прощения, ваша светлость, — печальным тоном произнес Удвин, и при его словах снова стало тише, гости прислушивались к негромкому голосу тщедушного защитника, — когда речь заходит о чести и достоинстве, мой родич не признает мелочей и не ведает срока давности. Оскорбление есть оскорбление! Мы с Фэдмаром будем весьма удивлены, если ваша светлость рассудит иначе.

Граф нахмурился. Задумался. Наконец произнес:

— Да, это так… но сегодня мы разбираем не обиды, нанесенные Игмору, а обиды, нанесенные им! Вот взять хотя бы это… нападение на вассала, похищение жены и ребенка…

— Да какое похищение! — рявкнул, поднимаясь, Фэдмар. — Ни малейшей обиды не нанесли. Игмор не сражается с женщинами и детьми! Да я!..

— Погоди, — осадил родича Эрлайл.

К удивлению Отфрида, отец послушно сел и затих. И снова заговорил дядя.

— Рискуя навлечь на себя немилость вашей светлости, — поклон графу, — я все же замечу, что нынче истцы и ответчик — не купцы или крестьяне, misera contribuens plebs.[7]Споры между благородными господами, если претензии взаимны, мы можем разрешить Божьим судом.

Удвин трижды хлопнул в ладоши — двери распахнулись, и в зал вступил оруженосец Эрлайла. Следом трое солдат Игмора внесли полный боевой доспех сеньора. Железо в их руках гремело и лязгало сочленениями, заглушая твердый стук подошв. Зал затаил дыхание. Латы выглядели угрожающе, от гладкой стали словно повеяло холодом.

Отфрида больше всего заинтересовали не перипетии судебного процесса, не аргументация сторон, даже не выражение лица графа Оспера, от которого, казалось бы, зависит исход тяжбы, — самым интересным было умение дяди Удвина увлечь зал, заставить, когда нужно, шуметь, а когда нужно, притихнуть. В этом было нечто сродни чуду — огромная толпа подчинялась мановению руки и негромкому слову тщедушного Эрлайла. Может, дядя — колдун? Может, он навел чары и волшебством заставил две сотни человек подчиняться его голосу и жесту? Вот сейчас, пока оруженосцы, гремя железом, шагают между рядами, зрители молча глядят на них.

— Да! — снова поднимаясь, рявкнул Фэдмар. — Я предлагаю решить наши тяжбы Божьим судом. Облачимся в доспехи, сядем на коней, возьмем оружие — и там, на ристалище, пусть Всевышний рассудит, кто прав!

Эрлайл улыбнулся, растягивая тонкие бледные губы. Зрители взвыли, предвкушая новое развлечение.

— Погодите! — перекрывая крики публики, возопил Оспер. — Если обиды, нанесенные господином Фэдмаром соседям, в самом деле велики, то в этом списке я вижу сущую ерунду, либо давние, давно забытые деяния!

Когда заговорил граф, шум унялся — отчасти.

— Я вынужден повторить, — повысил голос Удвин, — что для нас с Фэдмаром нет обид больших и малых, нет и срока, способного смыть обиду. Впрочем, если вашей светлости угодно, я готов зачитать оскорбления, произнесенные Лоренетом и другими сеньорами, сидящими на той стороне зала, не далее как вчера! На пиру у вашей светлости! И «поганый ублюдок» будет в моем списке самым безобидным! Мне зачитать перечень полностью?

Теперь весь зал заговорил. И участники процесса, и зрители, и свита Оспера спорили, кричали, размахивали руками.

— Довольно! — рявкнул Оспер. Вельможа покраснел, он был взволнован — да что там, граф пришел в ярость!

Зал притих.

— И мне странно, ваша светлость, — не унимался Эрлайл, — что вы не сдержали вассалов. Более того, сулили им поддержку. — Удвин вытащил из кармана новый пергамент, поменьше первого, и принялся неторопливо разворачивать.

— Довольно, — повторил Оспер, но уже без прежнего запала. — Нет нужды читать. Я признаю, что оскорбления были обоюдны…

Лоренет вскочил. Толстяк тяжело дышал, наливаясь малиновым румянцем.

— Ага! — взревел Фэдмар. — Значит, Божий суд! И Лоренет будет первым! Ну, держись, мешочек дерь…

Эрлайл с неожиданной силой дернул родича за рукав, так что верзила Фэдмар пошатнулся, и громко произнес:

— Кузен, не следует перебивать его светлость. Я уверен, граф сейчас произнесет справедливый приговор, и тебе не придется апеллировать к его величеству, нашему королю. — При этом он выразительно помахал своим документом.

* * *

После того как разбирательство было окончено, зрители, громко обсуждая занимательное действо, сгрудились у выхода из зала, истцы тоже торопливо направились к дверям, граф Оспер вполголоса спорил с дворянами свиты, а ответчики остались сидеть там же, на своих местах — ждали, пока схлынет толпа. Фэдмар, потянувшись, откинулся на спинку стула и заявил:

— Мне даже немного жаль, что его светлость не стал предлагать нам Божьего суда. Первым в списке истцов шел Лоренет, и я бы с удовольствием выбил из него…

— Кузен, не нужно жалеть, — с кривой ухмылкой перебил барона Эрлайл. — Не исключено, что тебе вскоре представится случай… Не нравится мне, как поспешно удаляются наши… э-э… оппоненты.

Игмор хохотнул и пояснил:

— А они всегда так удаляются — от меня.

— Кузен, мне вовсе не смешно. Я велел следить за Лоренетом и прочими… Посмотрим, посмотрим…

— Да брось, родич! — Фэдмар пребывал в прекрасном расположении духа. — Поедем ко мне, а? Устроим в Игморе пир, отметим удачное завершение дерьмового дельца! Дьявол возьми суды, я бы лучше сразился со всей этой сворой разом, чем препираться вот так на глазах Оспера. Поедем, а? Это будет праздник в твою честь, родич!