Отец, любящий свою дочь, не сделает ее пленницей.

Она схватила одну из свечей со стола Тала и с мрачным удовлетворением наблюдала за тем, как фитиль вспыхнул неровным непокорным пламенем, плевался искрами. Глядя на него, она представила себе, как захлестнувшая ее ярость, подобно реке, неудержимо выплескивающейся из своих берегов, питает пламя в ее руках. Это пламя росло – вот оно уже размером с перо… кинжал… меч. Затем вспыхнули все остальные свечи – лес огненных лезвий.

Тал поднялся из-за стола и поднял красивый полированный щит с подставки в углу комнаты. Всем повелителям стихий, которые когда-либо жили на свете – магам воды, ветра, теней, и каждому огненному магу, такому как Тал, – приходилось использовать артефакты, особые магические предметы, созданные своими руками, чтобы призвать стихию. Ту единственную стихию, которой каждый из них мог управлять.

Всем, но только не Риэль.

Она не нуждалась в артефактах, и огонь был не единственной стихией, которая ей подчинялась.

Она могла управлять всеми семью стихиями.

Тал встал позади нее, одной рукой держа щит, другой мягко касаясь ее руки. В детстве, когда она еще думала, что влюблена в Тала, такие прикосновения приводили ее в восторг.

Теперь же она испытывала сильное желание ударить его.

– Во имя святой Марзаны Блистательной, – прошептал Тал, – мы возносим эту молитву огню, дабы священный эмпириум услышал нашу мольбу и даровал нам силу: силу легконогого огня, пылающего не яростно и исступленно, но горящего ровно и ярко, несущего в мир истину и чистоту.

Риэль едва сдержалась, чтобы не выругаться. Как же она ненавидела молиться. Каждое произносимое Талом знакомое слово казалось ей еще одним железным прутом, добавляемым к клетке, в которой ее держали отец и Тал. Комната начала трястись – зазвенели стекла в открытом окне, чернильница на столе, наполовину допитая Талом чашка чая.

– Риэль? – позвал ее Тал, чуть отведя щит. Она почувствовала, как в его теле нарастает жаркое напряжение, – он готовился погасить ее огонь своей собственной силой. Но как она ни сопротивлялась, беспокойство в его голосе заставило ее ощутить приступ раскаяния. Он хотел как лучше, она знала это. Он отчаянно желал, чтобы она была счастлива.

В отличие от ее отца.

Поэтому Риэль склонила голову и проглотила свой гнев. Ведь то, что она собиралась вскоре совершить, скорее всего, навсегда разрушит их отношения с Талом. Она может позволить ему сейчас одержать эту маленькую победу.

– Пылающего не яростно и исступленно, – повторила она и закрыла глаза.

Она мысленно отбросила от себя каждый намек на эмоции, каждый звук, каждую мысль, пока ее разум не затопило огромное пространство тьмы – за исключением крошечного пятнышка света, которое сверкало пламенем в ее руках.

А затем она позволила тьме полностью поглотить пламя, и осталась одна в холодной пустоте своего разума.

В комнате воцарилось спокойствие.

Рука Тала выпустила ее руку.

Риэль услышала, как он вернул щит на место. Молитва очистила ее разум и, очнувшись от охватившего все ее существо приступа ярости, она сейчас чувствовала… просто пустоту. Пустоту в сердце, пустоту в голове.

Когда она открыла глаза, они были сухими и усталыми. Она с горечью думала о том, каково это – жить без постоянного напева молитв в мыслях, предостерегающих ее от ее же собственных чувств.

Колокола храма пробили одиннадцать раз; сердце Риэль радостно встрепенулось в ожидании. В любой момент она могла услышать сигнал от своей милой подруги Людивин.

Она повернулась к окну. Больше не будет никаких молитв, никакого чтения толстенных манускриптов. Каждая мышца ее тела наполнилась энергией. Она хотела мчаться на коне, обгоняя ветер.

– Я лучше умру, чем останусь жить пленницей отца, – наконец сказала она. Это прозвучало излишне драматично, но ей было все равно.

– Хочешь умереть, как твоя мать?

Риэль замерла. Когда она обернулась к Талу, тот пристально смотрел на нее и не отвел взгляда. Она не ожидала от него такой жестокости, от отца – да, но только не от Тала.

Воспоминание о том давнем пожаре вспыхнуло перед ее глазами. Она постаралась, чтобы ее голос прозвучал ровно.

– Это отец велел тебе напомнить о ней, если я выйду из-под контроля? – спросила она. – В связи со скачками и всем остальным.

– Да, – невозмутимо ответил Тал.

– Что ж, я рада сообщить тебе, что я лишь один-единственный раз в своей жизни убила человека. Тебе не о чем беспокоиться.

Через мгновение Тал отвернулся от нее, чтобы поправить стопку книг на столе.

– Все эти меры необходимы в такой же степени для твоей безопасности, как и для безопасности всех окружающих. Если только король обнаружит, что мы скрывали правду о твоей силе все эти годы… ты ведь знаешь, что может случиться. И какие последствия это будет иметь для твоего отца. И все же он поступает так, потому что любит тебя больше всех на свете, хотя вряд ли ты это когда-либо сможешь понять.

Риэль громко рассмеялась.

– Только этого недостаточно, чтобы так со мной обращаться. Я никогда не прощу ему этого. И когда-нибудь я перестану прощать и тебя.

– Я знаю, – сказал Тал, и печаль, прозвучавшая в его голосе, почти заставила Риэль пожалеть его.

Но только почти.

И в этот момент внизу раздался сильный грохот и громкий сигнал тревоги.

Людивин.

Тал бросил на Риэль так хорошо знакомый ей укоризненный взгляд, который обычно у него появлялся в ответ на ее эскапады: например, когда в семь лет она устроила потоп в Купели, или в пятнадцать лет, когда он поймал ее с поличным в таверне Одо, куда она впервые улизнула тайком. За что мне все это, говорил этот взгляд, чем я заслужил такие испытания?

Риэль смотрела на него с самым невинным видом.

– Оставайся здесь, – приказал он. – Я не шучу, Риэль. Я хорошо понимаю, насколько ты разочарована, – правда, понимаю. Конечно, несправедливо, что ты вынуждена вести такую скучную жизнь, но этого требуют твои же собственные интересы.

Риэль вернулась на подоконник, надеясь, что всем своим видом выражает подобающее ситуации смущение.

– Я люблю тебя, Тал, – сказала она, и это было в достаточной мере правдой, чтобы заставить ее возненавидеть себя.

– Я знаю, – кивнул Тал и, накинув мантию, поспешил на крик.

– Магистр, это леди Людивин, – раздался из коридора испуганный голос одного из юных служителей Храма Огня. – Она только что пришла в часовню, мой господин, и вдруг побледнела и упала в обморок. Я не знаю, что случилось!

– Срочно пошлите за моим лекарем, – раздался голос Тала, – и отправьте сообщение королеве. Она будет в своей ложе на трибунах. Скажите ей, что ее племянница заболела и не сможет к ней присоединиться.