— Может быть, еще соберусь, — пригрозил он, целуя меня в шею. — Ты теперь моя, сделаю с тобой все, что захочу. Птица моя, красивая и безрассудная. Ты не ушла, когда могла уйти, а теперь уже я не отпущу тебя. Скажи мне, что ты моя.

— Я — своя, я ничья, — прошептала я, откидываясь назад и глубоко дыша. Ощущение этой наполненности, этой распирающей непустоты наполняло меня восторгом. Руки Андре сжали мои бедра сильнее, он нанес еще один мощный удар, от которого я даже не подумала уклониться.

— Сейчас ты моя, — прошептал он, запуская руку между моих широко расставленных ног. Он ласкал мой клитор, совмещая удары тела с кружением своих нежных пальцев, целовал меня в шею, шептал что-то, то ли нежные слова, то ли угрозы, то ли обещания. Я задрожала, чувствуя, что конец этой скачки близок, и уже жалея об этой скоротечности. Я не хотела, чтобы это кончалось, не хотела кончать так быстро. Еще немножечко, пожалуйста. Кто-то, кажется, прошел мимо нашей кладовки, но ни один из нас уже не обратил на шаги никакого внимания. Я застонала и попыталась увернуться от безжалостных движений его рук, но он только рассмеялся. Андре поднес пальцы другой руки к моим губам, и я жадно приняла их туда, желая быть заполненной со всех сторон. Его руки, его пальцы, его тело двигались синхронно, лишая меня способности мыслить, возможности говорить. Я сосала его пальцы, удерживаясь на краю из последних сил, но Андре не облегчал мне задачу, шепча на ухо непристойности, говоря о том, какая сладкая у меня задница, как ему нравится насаживать ее на свой член. Когда оргазм накрыл меня, только его рука удержала меня от падения, его рука на моей промежности. Я отпустила стеллаж, губы раскрылись в невольном стоне. Андре обнял меня, прижал к себе и замер. Он кончил вместе со мной, словно это было так просто, совершенно в его воле, словно он только и ждал меня. Мои мышцы сжимались и разжимались, рассылая сладкие импульсы по всему телу, а Андре держал меня, умоляя не шевелиться. Он хотел почувствовать каждую волну, каждый прилив, каждое сокращение моего тела.

— Умница, — прошептал он, когда все закончилось. Он позволил мне развернуться и обнял, плотно прижав к себе. Я уткнулась носом в его грудь, тихонько целуя и вдыхая ее тонкий запах. Я почти плакала от наслаждения, держась руками за его шею, ноги у меня дрожали.

— Ты так вкусно пахнешь, — я провела губами по поросли темных волос на его груди. — Что это за туалетная вода?

— Вот не скажу тебе, и ты будешь вынуждена ходить за мной повсюду следом, — рассмеялся он. — Токсикоманка.

— И нимфоманка, не забудь.

— И нимфоманка, — кивнул он. — Сейчас ты оденешься и пойдешь в номер, оттраханная мною принцесса.

— Ваша светлость, мессир? — я склонила голову в церемонном поклоне.

— И порвешь со своим парнем, — добавил он.

* * *

“Где ты была? Мы сходили с ума! Ты купила мазь?” Меня забросали вопросами, как пакетиками с краской на веселых, глупых фестивалях, и я стояла, хлопая глазами. Я забыла придумать ответы на эти вопросы, забыла о двух людях, которые ждут от меня кто любви, а кто мази от синяков. Почему у моей матери такие синяки, в самом деле? И что мне сказать Сереже? Господи, я должна что-то сказать Сереже.

— Что случилось? — он почувствовал, что что-то не так, первым. Это меня не удивило. Я, должно быть, выглядела просто ужасно, растерянно переводя взгляд с Сережи на маму и обратно, испытывая полнейшую неспособность выдавить хоть слово.

— Я так понимаю, никакой мази! — мама взмахнула руками и раздраженно пошла к импровизированной мини-кухне, чтобы налить себе воды. Это раздражение — в нем я чувствовала себя, как рыба в воде, знала, как управляться с этим и уцепилась за него, как за спасательный круг.

— Я же говорила, что такую мазь не дадут без рецепта, мама! К тому же, ее не так просто найти. Неужели нельзя было взять с собой из больницы?

— Я забыла! — бросила мама обвинительно. — Могу я забыть? Я, между прочим, нахожусь под огромным стрессом.

— С чего это ты под стрессом, мама? Ты же и раньше делала операции, они давно уже должны были войти в привычку. И вообще, откуда у тебя такие синяки? — нахмурилась я. Сережа смотрел на меня, полный неясных подозрений, не сформулированных вопросов. Это было так дико, стоять рядом с ним и знать, что еще пять минут назад я сидела на полу, свернувшись калачиком в руках другого мужчины — такого, который одновременно и пугает меня, и делает по-настоящему живой. То, чего я никогда не испытаю рядом с Сережей.

«Порвешь со своим парнем»! Это казалось таким неважным там, наверху. А здесь? Как я должна порвать с ним? Сказать: «О, мама, я вообще не ходила в аптеку. И, кстати, нам надо расстаться, Сережа. Но ты можешь переночевать на диване, чтобы не платить за номер в другом отеле». Глупо и пошло. Кто заканчивает отношения таким образом? Впрочем, я не специалист по прекращению отношений, я никогда еще не бросала ни одного человека. До Сережи у меня не было никого серьезнее моего кота Костика, а после Сережи — оно еще не наступило. И я уже не была так уверена, что оно обязательно наступит. Может быть, это было просто временное помутнение? Я должна порвать с Сережей? Прямо сейчас? Кто это сказал?

— Тебя кто-то обидел? — спросил Сережа, и я вздрогнула, заметив, что он встает со стула. Я была уверена, что мое грехопадение заметно невооруженным глазом. И стоит Сереже подойти ближе, он все поймет окончательно.

— Я…чуть не попала под машину, — пробормотала я, не придумав ничего умнее.

— Что? — вскричали они почти хором, моя мама и мой парень, и на их лицах отразилась одинаковая обеспокоенность. Это было бы почти смешно, если бы врать не было так противно.

— Да. Какой-то кабриолет, — несла я, выдавая на гора единственный образ, возникший в голове. — Несся, как сумасшедший.

— Я думал, так только у нас в Москве бывает, — воскликнул Сережа.

— Чокнутых водителей хватает везде, — покачала головой мама. — Ты запомнила машину? Номер? Кто был за рулем? Господи, ты же могла погибнуть! Какой кошмар! Нужно немедленно что-то сделать, ты говорила с полицией? Вас кто-нибудь видел?

— Никто не видел… нас, — пробормотала я, вздрогнув от возмутительной двусмысленности этой фразы. Нас действительно никто не видел. Наша маленькая эскапада сошла нам с рук. И не то, чтобы Андре хоть капельку, хоть на миллиметр волновался об этом. Мне кажется, что, если б ему предложили взять меня в центре Лувра, прямо под Моной Лизой, он тут же согласился бы не раздумывая. Но было что-то предосудительное в том, с какой легкостью ему все удавалось. Мы вышли из кладовки как раз в тот момент, когда в коридоре никого не было, мы целовались в лифте, но этого тоже никто не видел. Я вдруг подумала — интересно, откуда Андре так хорошо знал, куда меня вести, как открыть дверь в эту кладовку. Уверена, он не в первый раз это делает. Я представила его там же с кем-то иным, с какой-нибудь другой женщиной, и впервые ощутила удар ревности. Именно не укол, а удар. Мне стало тяжело дышать.