ИМПЕРАТОР СЕМУ

Наиболее рьяным сторонником буддизма был император Сему (годы правления 724-749), который приказал построить в каждой провинции, находившейся под его властью, по мужскому и женскому монастырю и в 749 году отказался от трона, чтобы стать монахом. В 752 году он вернулся, чтобы в присутствии 10 000 буддийских монахов и заморских сановников освятить в храме Тойдадзи бронзового Будду Вайрочану (Дайбуцу). Этот колосс возвышается на 53 фута, и, как говорят, чтобы его изготовить, потребовалось 500 тонн меди (основного материала) и все имевшиеся в стране цветные металлы; подвергнутая значительной реставрации, статуя продолжает поражать своими размерами и остается если и не величайшим произведением искусства, то, по крайней мере, самой большой бронзовой скульптурой в мире. В настоящее время комплекс Тойдадзи также служит местом хранения 140 национальных сокровищ.

До нас также дошло принадлежавшее лично императору Сему огромное деревянное хранилище ценностей, т. н. Сесоин — это одна из старейших в мире «капсул времени». Сесоин хранит порядка 9000 разных предметов, в том числе предметы роскоши, привезенные из Персии по Великому шелковому пути через Центральную Азию. Многие из этих сокровищ использовались в церемониях, сопровождавших освящение Дайбуцу. Их ежегодно можно увидеть в октябре в Национальном музее Нара.

Наивысшего влияния буддизм достиг в правление преемницы Сему, императрицы Кокэн (749-758 и 764-770), которая имела любовную связь с монахом Доке (умер в 772 году). Его притязания на трон спровоцировали изгнание императрицы и недопущение женского правления примерно в течение тысячи лет — до времени, пока занимавшие трон люди не были сведены к номинальным фигурам.

В период Нара буддизм преимущественно ограничивался пределами столицы и правящего класса. Его распространение среди провинций и народа произошло позже, как следствие японизации учения под влиянием вдохновенных учителей. Одним из первых учителей был Гиоки (668-749), бродячий проповедник, который собирал средства на строительство Тойдадзи и поощрял благотворительные работы, связанные со строительством водных сооружений, мостов, дорог и деревенских лечебниц. Простые люди смотрели на него как на святого; кроме того, его считают первым гражданским инженером Японии. К признакам распространения буддийского влияния на государство и общество относятся замена смертной казни на изгнание, практика кремирования умерших и усиливавшееся предубеждение против употребления в пищу мяса. В начале буддизм воспринимался во многом как форма могущественной магии, способ договориться с духами, прогнать неудачу или гарантировать мирские блага. Лишь постепенно пришло понимание его глубоких духовных основ.

Плотник-умелец Нисиока Дзюнекацу двадцать лет работал над реставрацией Хорюдзи и в результате этого опыта стал еще сильнее уважать построивших его людей и по-новому осознал мерки своего времени. Нисиока убежден, что «...древние не слепо имитировали иноземные стили... Они создавали новые техники, основываясь на глубоком понимании как чужеземных техник, так и местной географии и климата». Здания оснащались выступающими карнизами — с учетом более дождливой японской погоды. Вместо того чтобы помещать главные колонны на каменные основания, их вкапывали глубоко в землю для защиты от тайфунов и землетрясений. Кроме того, Нисиока пришел к выводу, что мастера VII века имели детальное представление о материалах: «Я понял, что Хорюдзи велик не потому, что стар, но потому что сочетает в себе человеческую мудрость с жизнью дерева». «Обратная инженерия», проводимая Нисиокой при демонтаже, обнаружила рациональное научное обоснование народной мудрости мастеров, которые считали, что древесину с растущих на южных склонах деревьев надо использовать для южной стороны строений, а ту, что взята с северных склонов, — для северной стороны. «Другими словами, покупайте не дерево, а гору».

Реставратор открыл, что этот принцип неукоснительно соблюдался в Хорюдзи. Деревья с южных, солнечных склонов отличаются большим числом веток и, следовательно, сучков, которые делают их крепче. В Хорюдзи вся древесина южной части главного зала Будды как раз в таких сучках, тогда как северная сторона не имеет сучков вовсе. Подобная дихотомия применялась и к деревьям из долины и с гор: деревья в долине растут прямыми, но слабыми, «как люди, растущие в благоприятной среде, окруженные семьей и слугами... Деревья, как и люди, зачастую становятся сильными только тогда, когда в своем взрослении сталкиваются с трудностями». Более слабая древесина не бесполезна, но должна комбинироваться с сильной надлежащим образом:

Пагода Хорюдзи

Проводимые Нисиокой сравнения — не пустые комплименты. Проигнорировав указанные выше принципы «жизни дерева», строители XVIII века, которые возводили в Никко комплекс-усыпальницу Тосегу, смогли сделать всего лишь недолговечные «декоративные конфетные коробки». Красота не украшенного орнаментами Хо-рюдзи возникает от великолепия структуры: она «подобна великому чемпиону сумо. Одетый в скромную набедренную повязку, он сокрушает одной силой своего внушающего благоговение физического облика». Напротив, Тосегу похож на надевшую на себя слишком много одежд гейшу, падающую от числа облачений, которые сами по себе легко разорвать одним прикосновением.

Изыскания Нисиоки привели к грандиозному открытию — строительному наследию пяти веков: «Период Мурома™ в XIV-XVI веках отмечает смещение акцентов японской архитектуры от структуры к орнаментам. По моему мнению, со времен Муромати вся архитектура находится в упадке».

Что же касается стандартов конца XX века:

Никто вообще не думает о жизни дома... Деревянные дома, возводимые в соответствии с современным законом о строительных стандартах, рассчитаны на двадцать пять лет... Однако, чтобы кипарис достиг высоты, достаточной для изготовления единственной храмовой колонны, требуется шестьдесят лет. Если люди будут избавляться от дерева после двадцати пяти лет использования, земля станет пустыней. Это глупость, что Япония... страна, которая называет себя культурным государством, придерживается подобной практики. Зло коренится в убеждении, что за деньги можно купить все; что деньги дают людям свободу делать все, что им заблагорассудится.

С китайской культурой пришла и система китайского письма, трансформированная по лингвистическим и социальным причинам. Японский и китайский языки принадлежат к совершенно разным группам со значительными отличиями в грамматике и фонетике. Например, китайский является тональным языком: смысл слов задается ударениями. Японский язык атонален. Китайские слова тяготеют к односложности, японские же часто состоят из большого числа слогов. Приспособление китайской орфографии к передаче японских смыслов оказалось нелегкой задачей. Китайские иероглифы иногда выражали тот объект, на который походили (т. е. стилизованное изображение горы и означало слово «гора»), иногда же роль играло ударение, стоящее в слове. В конечном счете обе фонетические слоговые азбуки (значения, которые они выражали, не были — в отличие от алфавитов — одним звуком) развились в дополнение китайских иероглифов (кандзи). Упрощенная (скоропись) хирагана чаще используется для грамматических функций, а более заостренная каткана — для написания заимствованных из других языков слов.