Трагедия вызывает адекватные чувства только определенное время, а мы слушали это целых три с половиной года. Сотни раз мы прокручивали запись и разглядывали кадры, отснятые ее ручной камерой. Мы смотрели на эти застывшие картины, хотя не надеялись извлечь из них информации больше, чем это сделали люди Корпорации. Просто тешили себя иллюзией, что дело того стоит. Но подлинная трагедия заключалась в следующем: Триш так никогда и не узнала, что именно она обнаружила.

— Отчет о полете ноль семьдесят четыре D-девятнадцать, — начала она довольно спокойно. На печальном глуповатом лице Триш появилось подобие улыбки. — У меня, кажется, неприятности. Я нашла артефакт хичи и причалила, а теперь не могу выбраться. Двигатели шлюпки функционируют нормально, главный двигатель не работает. Я не хочу оставаться здесь умирать с голоду. Не хочу!

Когда ученые разглядели снимки Триш, они сразу опознали артефакт. Это была Пищевая фабрика СНON, которую так давно разыскивали. Стоит ли она всех усилий, которые прикладывали для ее поисков, вопрос оставался открытым, но Триш явно считала, что не стоит. Она понимала, что шансов на возвращение у нее слишком мало, что скорее всего ей придется умереть в космосе и никакой премии за полет она не получит. И тогда Триш решила попытаться вернуться на Землю в шлюпке.

Триш вошла в маленький кораблик, включила двигатели и направила шлюпку к Солнцу. Затем она приняла таблетки. Много таблеток, все, сколько у нее нашлось. Потом Триш включила холодильник на максимум, вошла в него и закрылась. «Разморозьте меня, когда найдете, — отдала она последнее распоряжение, — и не забудьте о моей премии».

Возможно, когда-нибудь так и произойдет. Если, конечно, Триш найдут. Это может случиться в ближайшие десять тысяч лет. Когда ее слабый радиосигнал или его пятисотое автоматическое повторение были услышаны на Земле, Триш было уже все равно — она не отвечала.

Вера закончила прокручивать запись, экран потемнел.

— Если бы Триш была настоящим пилотом, а не просто старателем — залезай в корабль, нажимай кнопку, а все остальное он сделает сам, — она поступила бы не так, — не в первый раз прокомментировала Ларви. — Триш использовала бы то незначительное дельта-V, которое есть у шлюпки, чтобы нейтрализовать угловой момент. А вместо этого она направила корабль прямо.

— Сразу видно опытного пилота, — съязвил я, впрочем, тоже не в первый раз. — В этом случае она намного скорее добралась бы до пояса астероидов. Ей на это понадобилось бы каких-нибудь шесть-семь тысяч лет.

Ларви пожала плечами.

— Я ложусь спать, — сказала она, делая последний глоток из бутылки. — А ты, Пол?

— Я хотела, чтобы Пол помог мне проверить систему зажигания ионных двигателей, — вмешалась Джанин.

Ларви сразу насторожилась.

— Ты уверена, что он именно для этого тебе нужен? Не обижайся, Джанин. Ты выходишь слишком часто. К тому же это чисто мужская работа. Пусть ею занимается Пол.

— А если Пол скоропостижно заболеет? — продолжала настаивать Джанин. — Откуда мы знаем, что именно в этот момент у него не начнется припадок сумасшествия?

Ну, этого никто не может знать. Подобные периодические припадки повторяются через каждые сто тридцать плюс минус десять дней. И мы как раз приближались к такому моменту.

— Я немного устал, Джанин, — начал выкручиваться я. — Обещаю, мы это сделаем завтра. — Когда кто-нибудь не будет спать. Самое главное не оставаться наедине с четырнадцатилетней сексуальной маньячкой. Вы бы удивились, как трудно это организовать в корабле с общим объемом комнаты мотеля. Хотя «трудно» — это не то слово. Практически невозможно.

Спать я на самом деле не хотел. Когда Ларви вытянулась рядом со мной и начала похрапывать, я выпрямился под простыней, закрыл глаза и попытался отыскать хоть какие-то положительные стороны в нашем положении. Подобную процедуру мне необходимо проделывать хоть раз в день. Другое дело, что такие стороны находятся крайне редко.

На этот раз я все-таки обнаружил искомое. Свыше четырех тысяч астрономических единиц — большое расстояние даже для птичьего полета. Вернее, для полета фотонов, потому что какие же, к черту, птицы в космическом пространстве? Скажем, триллион километров, и это почти точно. Мы двигались не по прямой, а по спирали, вращаясь вокруг Солнца. Поэтому наш путь занимал не двадцать пять световых дней, а больше шестидесяти. И даже при постоянном ускорении мы не смогли приблизиться к скорости света.

Три с половиной года... и все это время мы гадали. А что, если кто-нибудь раскроет тайну двигателя хичи, прежде чем мы доберемся до него? Впрочем, это вряд ли нам помогло бы. Нашим работодателям было чем заняться в эти три с половиной года.

Так что хорошая сторона, которую я нашел, заключалась в том, что мы не зря проделали этот путь и почти прилетели! Оставалось только прикрепить к Пищевой фабрике большие ионные двигатели, проверить, работают ли они, а затем начать медленно толкать фабрику к Земле... и каким-то образом умудриться дожить до возвращения. Скажем, для этого нам понадобится еще четыре года.

Я снова принялся успокаивать себя тем, что мы почти на месте.

Мысль о том, что можно добывать пищу из комет, не такая уж и новая. Она восходит к пятидесятым годам, к Крафту Эрике. Только он предлагал колонизировать кометы. И это имело смысл. Достаточно привезти с собой немного железа и микроэлементов: железо, чтобы построить себе жилище, а микроэлементы нужны для превращения смеси СНОN в гренки, жаркое или гамбургеры — и можно бесконечно долго питаться окружающим вас веществом. Потому что кометы состоят из него: немного пыли, немного камней и огромное количество замерзшего газа. А что это за смесь? Кислород. Азот. Водород. Двуокись углерода. Вода. Метан. Аммиак. То есть все те же основные элементы. CHON. Углерод, водород, кислород, азот. А как переводится CHON?

Неверно. Кометы сделаны из того же вещества, что и мы, и С-Н-О-N переводится как «пища».

Облако Оорта состоит из миллионов мегатонн жратвы. А на Земле десять или двенадцать миллиардов голодных людей смотрят на него и глотают слюнки.

Было очень много споров, что делают кометы в этом облаке. До сих пор не решен вопрос, есть ли там скопления этих небесных тел. Опик сто лет назад говорил, что все кометы группируются в два отличных друг от друга роя. И так продолжают утверждать его сторонники. «Вздор, — заявил Уиппл, — нет ни одной устойчивой группы с более чем тремя кометами». Такого же мнения придерживаются и его последователи. Потом немного здравого смысла внес Оорт. Его мысль заключалась в том, что вокруг всей Солнечной системы находится обширное кометное облако, и время от времени Солнце выхватывает оттуда одну комету, которая начинает движение к перигелию. И тогда мы видим комету Галлея, или Вифлеемскую звезду, или еще какого-нибудь известного небесного светлячка. После такого смелого заявления сразу множество ученых мужей набросились на эту гипотезу. Они терзали друг друга вопросом, почему так происходит. А потом оказалось, что это невозможно — если применить теорию Максвелла к облаку Оорта. В самом деле, по закону Максвелла выходит, что никакого облака Оорта не существует в природе. «Ни теоретически, ни практически с научной точки зрения нельзя обосновать наблюдаемые параболические орбиты из Оортова облака», — заявил Р.А. Литтлтон. Но вскоре кто-то выдвинул предположение, что это загадочное облако существует вопреки теории Максвелла и живет совсем по другим, неизвестным нам законам. Так оно и оказалось. Кометы в облаке распределились очень неравномерно, и в основном оно состояло из огромных пустот.