Правда, мать поначалу усомнилась, правильно ли он поступил, оставшись с Лилечкой.

— Ты хорошо подумал? — спрашивала мать, — Она же… — и мать делала рукой в воздухе крутящее движение, как будто ввинчивала лампочку, что на языке ее жестов означало определенную степень неадекватности того, о ком говорилось. — Может, можно что-нибудь придумать, вернуть Маргариту?

Но Геша не хотел ничего придумывать.

Ни придумывать, ни тем более врать Геше больше было не нужно — Лилечка верила ему безоговорочно.

Когда первый раз он не ночевал дома и, ранним утром, крадучись, зашел в квартиру, думая, что Лилечка спит, то застал ее сидящей на кухне, на любимом месте за столом, облокотившись на руки она, не отрываясь, смотрела на синее блюдо с одиноко лежащей на ней золотистой форелью. Все остальные груши были съедены, а зеленые, уже чуть подсохшие листочки сложены на столе аккуратным холмиком, словно на кухне случилась маленькая осень и какой-то сказочный дворник подмел опавшую листву. Геша остановился в дверях и наблюдал за не замечающей его Лилечкой, и сердце сжималось от огромной, почти разрывающей его любви к ней, а заросшие за ночь щетиной щеки уже заливал пульсирующий жар румянца, и сильно потели ладони — Гоша знал, что, конечно, соврет.

Он негромко, чтоб не испугать Лилечку, кашлянул, и она, обернувшись, увидела его, и обрадовалась, и разулыбалась своей особенной, милой, славной улыбкой, и вскочила ему навстречу, неуклюже опрокинув стул, а он, раскрыв для нее широкие объятия, испытывал подлый, гадкий стыд, как будто обманывал ангела.

— Лилечка, — начал он, становясь не просто красным — пунцовым, — понимаешь, родная, я ехал домой и на дороге увидел раненую собаку, видимо, кто-то сбил ее и оставил умирать…

Он специально врал про собаку, зная, что разжалобит этим Лилечку. Вдохновленная историей счастливого собачьего спасения — а он, естественно, спас бы этого пса! — она, возможно, не спросит, почему была всю ночь одна. Но Лилечка, приложив палец к его губам, чтобы он замолчал, просто обняла его, прижала свои мягкие руки к его лицу, «колючий! горячий!» засмеялась она, поудобнее устроилась у него на коленях и, выдохнув «а теперь рассказывай!», почти сразу уснула спокойным крепким сном.

Она спала, а он рассказывал своей маленькой, доброй, навсегда солнечной девочке, как поднял с дороги огромную черную собаку с рваной нехорошей раной на боку, и кое-как устроил ее на заднем сиденье своего автомобиля и теперь сиденье все в крови, но пусть Лилечка не переживает, завтра он отгонит машину на мойку и все почистит; как полночи он ездил с почти умирающим псом по городу в поисках работающей ветклиники и уговаривал его держаться, «эй» говорил он псу «ты чего придумал? ты давай, борись! я врач, я знаю, что говорю, главное — бороться, слышишь, ты?», и пес все слышал и понимал, и смотрел черными, уже немного мутными глазами куда-то глубже Гешиных глаз — прямо в Гешину душу, и слабо махал черным лохматым хвостом; а потом Геша наконец нашел открытый веткабинет с молоденьким заспанным ветеринаром — совсем мальчишкой! — и они вместе затащили почти уже бездыханное собачье тело на операционный стол, и Геша три часа зашивал собачий бок и зашил так, что лучше и не придумаешь, ведь недаром он хирург, хороший хирург — это уж без ложной скромности. А потом они с ветеринаром пили крепкий черный чай за здоровье пациента, а то, что пациент скоро придет в себя и вообще он в прекрасной форме, стало понятно во время операции. Это отличный пес, Лилечка, как раз такой, какого ты и хотела, мы обязательно заберем его себе и бог с ним, с домом, нам и в квартире хватит места на всех…

Когда Геша замолчал, то с удивлением понял, что щеки его абсолютно нормального цвета, бледные с недосыпа, неопрятно-щетинистые, но даже без намека на красноту, а ладони сухие и теплые. За окном уже давно рассвело, он аккуратно отнес Лилечку на кровать, лег сам и забылся здоровым сном без сновидений и тревог.

Больше Геша не краснел, не потел, не врал и всегда ночевал дома.

Марго позвонила майским вечером, когда Геша с Лилечкой гуляли в городском парке.

— Надо переговорить, — сказала жена. — Я выхожу замуж, мне нужен развод.

Они с Гешей до сих пор официально состояли в браке, решив не осложнять жизнь процедурами развода, пока обоих это устраивало.

— Хорошо, — легко согласился Геша, — я сейчас в парке, можешь подъехать прямо сюда.

— Отлично, я как раз недалеко, — обрадовалась Рита, но потом тон помрачнел, — ты с ней?

— Ты имеешь в виду Лилечку? — язвительно спросил Геша, — Конечно, с ней. Я всегда с ней и тебе придется с этим смириться, Ритуля.

— Ты хотя бы можешь отправить ее куда-нибудь, ненадолго, а? На какие-нибудь карусельки, что ли? Мне надо с тобой кое-что согласовать, это не займет много времени. Я не хочу и не могу ее видеть, надеюсь, ты понимаешь?

Геша не понимал, но пообещал что-нибудь придумать, и когда увидел входящую в ворота парка Марго, то попросил Лилечку сходить за мороженым и купить себе и ему, на свой вкус. Он знал, что Лилечка будет ходить долго, она обязательно пойдет дальней, но знакомой до самых мельчайших деталей обходной дорогой, мимо каруселей с визжащими от восторга детьми, и постоит возле них, мимо автомата со сладкой ватой, где из простого сахара непостижимым образом получались тонкие стеклянно-сладкие нити, сплетавшиеся в огромный приторный кокон, мимо батута, где перевязанные страховочными ремнями ребята взлетали, как казалось Лилечке, выше самых высоких деревьев, и она, замирая от ужаса и восторга следила за их полетом, и только после всех этих остановок Лилечка дойдет до фонтана, где и торговали мороженым.

Проводив ее взглядом, пока она не отошла на значительное расстояние, но краем глаза продолжая фиксировать ее перемещения, Гоша повернулся к Маргарите.

Немного постарела, что неудивительно — они не виделись несколько лет, поправилась, поменяла цвет волос, но, в общем-то, эта была та же Рита, как будто и не расставались.

Сухо и по-деловому обсудили все, что интересовало почти уже бывшую жену, и неловко замолчали, сидя радом друг с другом на неудобной парковой скамейке, чужие близкие люди. Марго почему-то не уходила, словно ждала Гешиных расспросов о предстоящих в ее жизни изменениях, о том, где она, с кем она, что с ней происходит, ведь она неплохо устроилась и ей было, чем похвастать. Но Геша не спрашивал, а как начать такой разговор самой,