— Сегодня утром вы выезжали по вызову. Смерть от передозировки наркотиков.

Это прозвучало как констатация факта, так что отвечать Ребус и не стал.

— Вместо вас должен был ехать инспектор Маккол, но он был… в общем, где-то был.

— Он хороший сыщик, сэр.

Уотсон удивленно посмотрел на него, потом улыбнулся.

— Я не сомневаюсь в достоинствах инспектора Маккола и вызвал вас сюда не для того, чтобы их обсуждать. Просто ваш выезд по этому делу навел меня на одну мысль. Вы, вероятно, знаете, что меня беспокоит проблема наркомании в Эдинбурге. Честно говоря, статистика повергает меня в ужас. В Абердине я не встречал ничего подобного, если исключить нефтепромыслы. Но то были в основном администраторы из Штатов, которые привезли с собой — в обоих смыслах слова — свои привычки. А здесь…

Он раскрыл папку и начал вынимать один за другим листы.

— Здесь, инспектор, это настоящий ад.

— Да, сэр.

— Вы ходите в церковь?

— Сэр?

Ребус поерзал в кресле.

— Я задал, кажется, очень простой вопрос. Вы ходите в церковь?

— Нерегулярно, сэр. Но иногда хожу.

«Как вчера», — подумал он. И ему очень захотелось удрать из этого кабинета.

— Мне кто-то говорил об этом. Значит, вы понимаете, что я имею в виду, когда говорю, что город превращается в преисподнюю.

Лицо Уотсона покраснело еще больше.

— В городскую больницу поступают наркоманы в возрасте одиннадцати-двенадцати лет. Ваш собственный брат отбывает заключение за торговлю наркотиками.

Уотсон снова поднял глаза, надеясь, вероятно, что Ребус примет виноватый вид. Но глаза Ребуса сверкали яростью, а щеки раскраснелись вовсе не от стыда.

— При всем моем уважении к вам, сэр, — проговорил он голосом ровным, но звенящим от напряжения, — я не понимаю, при чем здесь я?

— Я объясню, при чем. — Уотсон закрыл свою папку и откинулся на спинку кресла. — Я намерен провести кампанию по борьбе с наркотиками. Еще раз воззвать к общественному самосознанию — и заодно, при привлечении некоторых средств, профинансировать дополнительные источники информации. У меня есть поддержка и, что еще важнее, — есть деньги. Несколько крупнейших бизнесменов города готовы выделить на кампанию пятьдесят тысяч фунтов.

— Весьма благородно с их стороны, сэр.

Лицо Уотсона потемнело. Он наклонился вперед к Ребусу.

— Ваш скепсис можете оставить при себе!

— Но я по-прежнему не понимаю…

— Джон, — произнес суперинтендант примирительно. — У вас есть… опыт. Личный опыт. Я хочу, чтобы вы представляли кампанию со стороны полиции.

— Нет, сэр, простите..

— Стало быть, мы договорились.

Уотсон уже встал из-за стола. Ребус тоже попытался подняться, но ноги у него стали как ватные. Опершись руками о подлокотники, он наконец выбрался из кресла. Вот, значит, какова их цена? Публичное покаяние за преступление брата?

Уотсон открыл дверь.

— Мы с вами еще поговорим, обсудим все в деталях. А пока постарайтесь подбить все ваши текущие дела, разобрать срочные бумаги. Что не сможете закончить сами — скажите мне, мы перепоручим кому-нибудь ваши обязанности.

— Слушаюсь, сэр.

Ребус пожал протянутую руку. Рука была сухая, холодная и твердая, как сталь.

— До свидания, сэр, — сказал Ребус, уже стоя в коридоре и обращаясь к захлопнутой двери.

* * *

Вечером, еще не стряхнув с себя напавшего на него днем столбняка и устав от телевизора, он решил сесть в машину и немного проехаться. В Марчмонте было тихо — впрочем, как всегда. Он доехал до центра, пересек Новый город. У Кэнонмиллз заправился на бензоколонке, купил карманный фонарик, батарейки, несколько плиток шоколада и расплатился по карточке.

Стараясь не думать о том, что можно бы и почать завтрашнюю порцию сигарет, он жевал шоколад и слушал радио. В восемь тридцать начал свою вечернюю передачу Кэлум Маккэлум. Ребус послушал несколько минут; этого было вполне достаточно. Натужно веселый голос, идиотские шутки, банальная смесь старых и новых хитов, телефонная болтовня с радиослушателями. Ребус покрутил ручку, нашел «Радио-3», узнал Моцарта и прибавил звук.

Подсознательно он, наверное, с самого начала знал, что приедет сюда. Он попетлял по плохо освещенным улочкам, отыскивая путь в лабиринте. В дверь вставили новый замок, но Ребус прихватил один из ключей. Он включил фонарик и тихо прошел в гостиную. На голом полу не осталось никаких следов тела, лежавшего здесь всего десять часов назад. Банка со шприцами тоже исчезла, как и огарки свечей. Не взглянув на стену в глубине, Ребус поднялся наверх. Открыл дверь спальни, где жил Ронни, и подошел к окну. Трейси утверждала, что обнаружила покойника здесь. Ребус присел на корточки и тщательно осветил пол. Ни фотоаппарата, ничего. Кажется, дело не из легких. Если, конечно, есть дело.

Во всяком случае, пока у него нет ничего, кроме показаний девушки, чье второе имя — Трейси.

Он вышел из комнаты. На верхней ступеньке лестницы, у стены, что-то блеснуло. Ребус поднял предмет и рассмотрел его. Какая-то металлическая штучка, вроде заколки от дешевой брошки. На всякий случай он сунул ее в карман и еще раз оглядел лестницу, пытаясь представить себе, как Ронни приходит в сознание и спускается вниз.

Возможно. Вполне возможно. Но упасть в таком положении?.. Вот это уже вряд ли.

А потом — зачем бы он понес вниз банку со шприцами? Ребус кивнул самому себе, уверенный, что двигается по лабиринту в правильном направлении. Он снова спустился вниз и вошел в гостиную. Здесь пахло чем-то похожим на плесень в старой банке с вареньем, как будто землей и чем-то сладким одновременно. Чуть медицинский земляной запах, с тошнотворной сладостью. Он подошел к дальней стене, осветил ее фонариком…

И отпрянул. Сердце у него заколотилось.

Между двух колец, окружающих звезду, появились красные знаки зодиака и еще какие-то символы. Он потрогал — свежая краска липла к пальцу. Посветил выше — и прочел плачущие каплями краски слова:

ПРИВЕТ, РОННИ

Охваченный суеверным ужасом, Ребус повернулся и выскочил из дома, даже не заперев замок. Быстро шагая к машине, он оглянулся назад, на дом, и в ту же секунду на кого-то наткнулся. Человек упал и стал медленно подниматься. Ребус включил фонарик и увидел подростка с разбитым лицом.

— Господи, — пробормотал он. — Что с тобой случилось, сынок?

— Побили, — ответил тот и, прихрамывая, скрылся в темноте.

Чувствуя, что нервы натянуты как струна, Ребус добрался до машины, запер дверь, откинулся на спинку и, тяжело дыша, закрыл глаза.

«Расслабься, Джон, — сказал он себе. — Расслабься».