Никита только крутил головой, переводя взгляд с меня на Лицкявичуса и обратно.

– Может, мы все-таки пройдем в комнату? – предложил он неуверенно.

– Нет, – быстро ответила я, пятясь к двери, – я, пожалуй, пойду.

– Нет уж, вы, пожалуйста, останьтесь! – передразнивая мой тон, возразил Лицкявичус. – Иначе Никита подумает, что я плохой хозяин.

– Но я… У меня нет подарка! – выдала я глупейшую причину для ухода с праздника.

– Одно ваше присутствие, Агния, – уже подарок. Правда, Ник?

В голосе Андрея Эдуардовича, как обычно, звучал сарказм, и бедный Никита тяжело сглотнул, не понимая, что ему следует отвечать.

– Прошу! – сделал широкий жест рукой Лицкявичус, и я поняла, что у меня нет выхода.

Войдя в ярко освещенную гостиную, я на мгновение ослепла – от света, сияния хрусталя на большом овальном столе, но самое главное, от блеска орденов и медалей на мундирах присутствующих. Самое ужасное, я сразу поняла, что являюсь единственной женщиной среди всех этих потрясающе красивых в своей военной форме офицеров! Возраст их варьировался, по моим прикидкам, от тридцати до шестидесяти. Я почувствовала себя очень нехорошо: все они при параде, начищенные до блеска, а я – в джинсах и футболке, как будто собралась по грибы… Господи, ну почему мужикам так идет форма? И почему у нас, баб, так кружится голова, стоит нам увидеть погоны?

Разумеется, все тоже заметили мою принадлежность к противоположному полу, и глаза мужчин в зале устремились на меня. В некоторых взглядах я прочла удивление, и таких, надо сказать, было большинство. В других – одобрение, подозрение и… понимание?

– Андрюша! – воскликнул пожилой полковник (или подполковник?), разведя руки, в одной из которых держал бокал, а в другой бутылку с шампанским. – А ты говорил – будут только мальчики. Но это даже к лучшему: без дам, знаете ли, милая барышня, как-то скучно!

– Ты нас не представишь? – спросил более молодой офицер с «боцманской» бородой.

Лицкявичус спокойно представил меня обществу, а мне оставалось лишь надеяться, что я выгляжу достойно и не краснею, хотя щеки мои горели.

– Присоединяйтесь, Агния, – мягко предложил Никита. Судя по всему, парень решил взять надо мной шефство, видя напряжение между мной и хозяином дома. Он взял со стола бокал и буквально вложил его мне в руку.

– Конечно, присоединяйтесь, – кивнул Лицкявичус. И, наклонившись к моему уху, шепнул: – Раз пришли, держите фасон, мадам!

Он говорил со мной, как строгий, но снисходительный отец мог бы разговаривать с непослушной дочерью.

По прошествии времени ко мне пришло понимание того, что я давно не проводила время так хорошо, как на празднике, на который меня никто не приглашал. Мужчины на удивление быстро привыкли к моему присутствию и вели себя совершенно естественно. Они шутили, смеялись, а потом разговор плавно перетек на военные темы. Заговорили об Афганистане, где, очевидно, довелось служить самым старшим из присутствующих, о Южном Йемене, о Чечне и совсем еще недавних событиях в Южной Осетии. Меня захватили их рассказы, и я вся обратилась в слух. Так странно казалось слышать «живые» истории о том, что я знала лишь по документальным фильмам и некоторым книгам, принадлежащим отцу, обожавшему военные мемуары. Эти люди являлись не просто очевидцами, но и участниками военных действий. Насколько я поняла, большинство из гостей Лицкявичуса принадлежали к братии военврачей, но были и люди из спецназа, парашютно-десантных и мотострелковых войск. Почти любой тост, произносимый за столом, начинался со слов, обращенных к Лицкявичусу: «А помнишь…»

– А помнишь, Андрюха, – сказал «боцман», – как ты мне фурункул вырезал?

– Да как не помнить, Денис! – усмехнулся Лицкявичус. – Ты был так пьян, что не чувствовал боли, а я все боялся, что в самый ответственный момент ты задергаешься, и я отрежу тебе нос к чертовой матери.

– А я заснул прямо на операционном столе! – подхватил Денис.

Наконец пришла очередь Никиты. Он тяжело поднялся и взял в руки бокал.

– Давай, малыш! – подбодрил его один из старших офицеров. – Скажи стишок! Или спой.

– Спою, – улыбнулся Никита. – Обязательно спою, но попозже. А сейчас я хочу выпить за замечательного человека, которого мне выпала честь знать.

Я заметила, что Лицкявичус отвел глаза в сторону, словно не хотел слышать того, что собирался произнести Никита.

– И я хочу сказать, – продолжал парень, словно не замечая реакции юбиляра, – что прекрасно помню: только благодаря дяде Андрею я остался при двух своих ногах!

– Да брось ты… – попытался прервать его Лицкявичус, но «боцман» предупреждающе взмахнул рукой:

– Дай пацану сказать!

– И я не один такой, – с благодарностью кивнув ему, продолжал Никита. – Нас много – тех, кто не стал калеками только потому, что ты оказался рядом. Там… в общем, там не сильно обращали внимание на потери, а ноги и руки летели «в корзину» только так… Остался раненый жив – и слава богу, а о том, как он будет на гражданке на хлеб себе зарабатывать, никто и не думал – не до того было! А ты и об этом не забывал. Поэтому я пью за тебя и… В общем, за тебя!

И Никита осушил бокал одним махом. Его примеру последовали все остальные.

Через некоторое время большинство мужчин вышли покурить на свежем воздухе, а Лицкявичус пригласил меня в кабинет.

– Вы уж простите меня за неожиданный визит, – пробормотала я, едва он закрыл за нами дверь. – Я не хотела…

– Все в порядке, – отмахнулся Андрей Эдуардович. – Я же сам передал через Вику, что жду от вас известий в любое время.

– Мы можем поговорить и завтра, – предложила я. – У вас гости…

– Наша беседа много времени не займет, – перебил Лицкявичус. – Что рассказала вам Вика?

Я в двух словах передала содержание нашего разговора, закончив следующими словами:

– Но Вика не сказала, что вы хотите от меня.

– Верно. Вика не в курсе. На самом деле никто не в курсе. Вы ведь идете в отпуск, я правильно понимаю?

– Правильно, – кивнула я, с подозрением глядя на собеседника. – А что?

– Есть планы?

– Наполеоновские! – соврала я. Собственно, зачем ему знать, что все мои планы с Шиловым накрылись медным тазом.

– А именно? – уточнил Лицкявичус.

И я поняла, что не смогу быстро придумать ничего правдоподобного. Черт, надо лучше готовиться к встречам с этим человеком! А я, вместо того чтобы продумать каждый свой шаг, притащилась к нему домой в самый неожиданный момент… и теперь он поставил меня в тупик своим вопросом.

– Почему вы интересуетесь? – спросила я, не отвечая.

– Потому что у меня есть для вас дело. Если, разумеется, вы никуда не уезжаете.

Мне бы встать и уйти – прямо сейчас, но Лицкявичусу уже удалось меня порядком заинтриговать. Проклиная свой дурацкий характер, я осторожно сказала: