— Иди домой, мать… — хмуро сказал Валентик, не пропуская женщину дальше прихожей. — Иди, слышишь?

«Еще родит тут», — подумал он, с опаской глядя на нездоровые пятна, проступившие на материнских щеках.

— Да как же ты здесь будешь, сынок?! У чужих людей?!

— Ничего.

— Да как же это…

Все-таки она была его мать. Острая жалость полоснула Валентика по сердцу. Он неловко взял Галину Семеновну за руку и постарался придать своему голосу как можно больше убедительности:

— Мама! Ты иди домой! Мне тут лучше. Ей-богу, лучше. Дома у нас скоро будет шумно, и вообще… Мне готовиться надо. Я в университет поступаю. В МГУ.

— Сыно-ок??? — выдохнула Галина, расцветая на глазах. Будучи простой портнихой без связей, она и подумать не могла, что Валентикова судьба может обернуться настолько счастливо. В МГУ! До сих пор она в лучшем случае рассчитывала на какой-нибудь Рыбный или Строительный…

— Да. Представь себе. Конечно, пока еще ничего не ясно, и вообще может еще ничего не получиться, но я готовлюсь. И буду жить здесь — мне тишина нужна, понятно?

— Понятно… Понятно, сыночек! В университет, ну надо же… Ты учись, Валентик, учись… Мы с отцом тебе помогать будем, сколько сможем…

«Сколько вы там сможете-то!» — насмешливо подумал Валентик, кое-как выпроводив осчастливленную мать.

И был не прав — с этого дня все, что удавалось заработать Галине Семеновне за старой швейной машинкой, принадлежало Валентику. Женщина умудрялась строчить ночами даже тогда, когда у нее родился второй сын, Павлик. Иван Гаврилович, взявший на себя большую часть будничных забот, радовался первенцу безмерно, но Валентик… Валентик оставался у матери на первом месте.

И, между прочим, упоминая о том, что он, возможно, скоро станет студентом, Валентик мать не обманывал. Идея о поступлении юноши в университет — и именно в МГУ — была высказана Лерой. Она заговорила об этом на следующее утро после их первой ночи.

…Валентик проснулся от странной щекочущей ласки. Приоткрыв глаза, он увидел, что Лера, припав к нему, с каким-то священным трепетом покрывает его тело тихими поцелуями. Распущенные волосы неровной волной покрыли Валентикову грудь — от этого легкого скользящего прикосновения он и проснулся.

«Сейчас она спросит: „Милый, ты меня любишь?“ — подумал Валентик, поспешно опуская веки. И поморщился, потому что врать он вообще-то не любил. Вчерашний день не в счет.

Но Лера ничего такого не спросила. Забегая вперед, можно сказать, что она вообще никогда не задавала Валентику этого вопроса. Возможно, в глубине души она знала, какой последует ответ.

Она сказала другое:

— Милый, .. А ты правда собрался в грузчики?

— Куда? — удивился Валентик совершенно искренне.

— На работу устраиваться, в грузчики? Вчера говорил…

— Вчера? Ах да! Конечно, собрался.

— Но почему именно в грузчики?

— А куда? — усмехнулся он, не открывая глаз. — Кому я нужен? У меня десять классов образования.

— Тебе надо учиться, Валентик. — Узкая рука скользнула с груди на его смуглый живот. — Тебе нельзя в грузчики… Ты такой…

красивый. И добрый. И… умный… Тебя обязательно ждет большое будущее…

— Да куда я смогу поступить, сама подумай! Денег у меня нет. Мохнатой руки тем более.

Лера ничего не ответила — ее ладонь уже забралась под одеяло и начала вытворять там такое, что у Валентика перехватило дыхание. «Она страшна, как смертный грех, но, черт возьми, она умеет меня завести!» — подумал он перед тем, как перевернуться и погрести под собой это костлявое тело. Женский, первобытный сексуальный опыт проявился в Лере сразу, после первой же их ночи.

А вечером она кому-то звонила, с кем-то спорила, за что-то благодарила… Куда-то бегала. И торжественно сказала, присев к нему на постель (опустошенный Лериным натиском, Валентик весь день лениво провалялся в кровати ее родителей, зевая, щелкая пультом от роскошного телевизора во всю стену и стряхивая пепел прямо на ковер, — он учился курить обнаруженные в прикроватной тумбочке настоящие гавайские сигары):

— Валя! Ты поступаешь в МГУ!

— С ума сошла? — Он и вправду ей не поверил.

— Нет, Валя! — Лера нагнулась и подняла с пола упавшую подушку в наволочке с ручной вышивкой. — Я с ума не сошла. Ты поступаешь в М ГУ! На филфак. У тебя ровно три недели, то есть двадцать один день на подготовку.

— Яне…

— Ты меня слушай, миленький, слушай! Три недели ты будешь читать, читать и читать — классику, «серебряный век», символистов, соцреалистов — в общем, все… А потом пойдешь на экзамены. И все сдашь!

— Я не сдам!

— У меня родная тетя в приемной комиссии. Папина сестра. Поверь мне, милый, ты все-все сдашь! И сочинение. И литературу — устно. И русский — письменно. И английский… все! Но только…

Голос ее впервые дрогнул. Валентик приподнялся на локте, почуяв недоброе:

— Что?

— Понимаешь… иначе было нельзя… Она бы не согласилась, тетя… Мне пришлось сказать ей… Сказать, что я хлопочу…

— Ну?

— За мужа…

— Что-что?!

Вот это был сюрприз так сюрприз! Мало было сказать, что Валентик не собирался жениться на Лере, он вообще, даже чисто теоретически не задумывался о том, что когда-нибудь кому-нибудь даст возможность окольцевать себя, пусть то будет даже сама Клаудиа Шиффер с Милой Йовович в одном лице. И уж, во всяком случае, он никак не хотел считаться мужем этой каракатицы, несмотря на то, что она вытворяла в постели чудеса секс-акробатики.

Он сел на кровати, обернув простыню вокруг торса, запустил пятерню в волосы, откидывая их назад и уже открыл было рот, чтобы раз и навсегда обозначить Лере то место, которое она должна занимать в его жизни, — и осекся, напоровшись на ее напряженный взгляд. Потом он невольно перевел глаза на свои босые ноги — обе ступни утопали в настоящем персидском ковре песочного цвета с розоватыми разводами. У него дома единственной вещью, которую можно было бы с натяжкой посчитать за ковер, был старый, вытертый палас в его комнате. В зеркале напротив Валентик видел вход в кухню и бок огромного, до отказа набитого — вчера он в этом убедился — холодильника… Он вспомнил, как вчера вечером Лера купала его, как большого ребенка, в огромной джакузи и щедро сыпала в воду содержимое флаконов с ароматическими солями, а потом, опустившись возле него на колени, как будто он был восточный падишах, осторожно стригла ему ногти…

И, наконец, в постельных делах эта Лера была чудо как хороша.

Решающими для Валентика оказались картины, промелькнувшие в воображении только накануне: отчим, мать и их будущий отпрыск, который непременно отнимет у него, Валентика, немалую часть привилегий баловня семейства.