рванулась, а Лу вдруг испугалась, хвать меня ручонкой за волосы:

– Там плохая дорога! Которая не туда!

И тут меня что-то дёрнуло. За день, между прочим, второй раз – говорю же, не иначе, ангел мимо пролетал, и…

Впрочем, глупости это.

Но факт, мы рванули к повороту. Подбежали и стоим – не там, где встречка, а там, где разметки нет. Оборачиваюсь – смотрю, он идёт закатывает рукава пиджака.

Белый Фортунато.

– На-ка, – сказал он. – Ждал одну, а вас трое. С кого начнём?

А у него такая манера, я ещё на рынке заметила, идти по дуге. Ну, знаете… Видели когда-нибудь, как кот перед дракой круги наворачивает? Идёт так боком, спину выгибает, угрожает типа. Говорят, леопарды тоже так делают, но врать не буду, не видела. И я сделала нашим знак – повернуться лицом в ту сторону, куда смотреть нельзя.

То есть это с другой полосы нельзя. С нашей-то можно, с нашей никаких лишних дорог не видно – поворот и поворот, на грунтовку.

– Что же вы отворачиваетесь? – спросил Фортунато. А сам шёл так неторопливо, всё ближе и ближе, и не напрямую, а как я запомнила, по дуге. Я опять знак сделала, повернулась в сторону встречки, гляжу прямо на разделительную полосу, Хоакин тоже. И Лу – и даже не ревёт. Говорю же, умница девка… – Ну, я не гордый, обойду.

Белый Фортунато, наверное, про дорогу не знал. Конечно, он же в городе наездами, куда ему. Поэтому линию он переступил и сделал ещё пару шагов, чтоб остановиться перед нами. А была ночь. Такая тихая, тёмная, в небе луна – узенький серп, острый, аж взглядом порезаться можно, от асфальта жар идёт – и от обочин, от подлеска, запах такой, знаете… нет, не знаете, наверное, куда вам. Света было мало, да; но зубы у Белого Фортунато блестели, как железные, и белки глаз – как варёное яйцо без скорлупы. К дороге не туда он стоял боком, вполоборота. И…

Врать не стану, это был самый страшный момент за всю мою жизнь, сколько её там. Когда у него зрачки так дрогнули, совсем чуть-чуть, влево дёрнулись, куда смотреть нельзя. И что-то он там такое увидел… Не знаю. Но лицо у него вдруг стало совсем человеческое, беспомощное, наверное, как у меня на рынке, когда я его подачку поймала. И знаете, что было по-настоящему жутко? Вот эта самая перемена, когда колдун, который весь город в страхе держал, сначала немножко скосил глаза, а потом весь вымерз, застыл, как будто парализовало его от ужаса, как меня, или Хоакина, или там Лу.

Словно щёлкнуло что-то.

Хоакин закрыл глаза, кстати. И себе, и сестре – ладонью. Я не хотела, но – зажмурилась. На секунду.

Монетка с ладони соскочила, покатилась по асфальту.

Я открыла глаза; Белого Фортунато не было, вот ни следочка.

Мы ничего друг другу не сказали. Словно и не было ничего, вот совсем, загулялись просто. Шли совсем близко, плечами друг друга касались; сначала Хоакин нёс сестру, потом я её взяла… Стоило закрыть глаза, как начинала мерещиться какая-то жуть. Мне, например, змеи – они ползали, телами переплетались, шипели; узорчатые шкуры, головы узкие… Хоакину мерещились пауки, он говорил. Лу видела просто темноту, но вроде как очень страшную, хотя чего там страшного в темноте?

Спать мы так и не легли тогда, конечно. И на рыбалку я не пошла. Но ничего, пережили как-то…

Мы с Хоакином всё-таки поженились. Не в тот год и не на следующий, конечно, я хотела платье, всё по-настоящему, да и Лу надо было в Анхелос отправить и в хорошую школу пристроить… В общем, дел было полно. Но вот это всё нас как-то сплотило; мы и раньше были не разлей вода, а тут стало ясно: семья, чего уж, только венчаться осталось.

Так и сделали.

Маман Муэртес я исправно посылаю вино и табак. А чего б нет, если деньги завелись? Зарок есть зарок. Хоакину я сказала, он не против; у меня вообще от него секретов нет…

Кроме одного.

Иногда, очень-очень редко, мне опять снится та дорога. Которая не туда. Я стою, где тогда стоял Белый Фортунато, вполоборота, и смотрю прямо перед собой. И луна опять острая-острая, и пахнет красной сырой землёй и чем-то едким… И вроде бы всё спокойно, никто меня не жрёт, не выпрыгивает из темноты. Просто ночь, просто пустая дорога.

Но мне кажется, что когда-нибудь я обернусь.

Тимур Максютов

Всем, кто слышит

…qfdwwww&23#@ прврк +// хтулкувтагкхн

Кнт кнтр кнтрол

Контроль установлен. Проверка систттем заверштс

Всм всм всм ВСЕМ, КТО МЕНЯ СЛЫШИТ.

Блок интеллектуального анализа миссии «Европа» приступил к работе. Начинаю запись. День первый…

* * *

Тихий океан. Яхта «Тиква»

– Выключи свет в каюте.

– Зачем? Ночь, не видно же ничего. Не хватало ещё шлёпнуться и расквасить нос о палубу.

– Не бойся, я тебя подхвачу.

Щёлкает выключатель. Она хихикает. Скрипят ступени трапа под лёгкими ножками. Ойкает: полотенце соскальзывает, будто случайно. Да, сто лиц и тысяча ролей.

– Иди ко мне.

Волосы её влажные и пахнут солью. Конечно, это было безумием – купаться за бортом, оставив яхту. Дело даже не в акулах. Любой, самый лёгкий порыв ветра – и «Тиква» сбежала бы от нас.

Остались бы посреди океана, как два дурака. Точно – безумие.

Как весь последний год. Как и вся наша жизнь.

Я с трудом отрываюсь от её губ. Вырубаю бортовые огни. Теперь – полная тьма. Мы исчезли. Мы растворились. Мы – часть Вселенной.

– Смотри.

– Ох…

Их – тысячи, миллионы, миллиарды квинтильонов. Раскалённых до голубого и остывающих, багровеющих перед смертью. Юных и древних. Двойных и одиноких; мертворождённых коричневых карликов и прорвавших предел Чандрасекара сверхновых.

Они перешёптываются, подмигивают нам: тёплый воздух над нежащимся ночным океаном изгибается, колеблется.

– Какие огромные! И близко-близко.

Она протягивает тонкие пальцы, пытаясь соскрести пыльцу с неба.

Я целую их – каждый ноготок, каждый сгиб.

– Пойдём.

Веду к борту. Океан сверкает голубым. Огоньки поднимаются, сталкиваются, смешиваются в завораживающем танце. Звёзды глядят вниз и удивляются.

– Как зеркало! Что вверху, то и внизу.

– Биолюминисценция. Огоньки живые, планктон.

Она смеётся.

– Ты чего?

– Да ну, глупость.

– Ну скажи.

– Киты им питаются, планктоном. Представляешь – налопаются и давай светиться. Как пассажирские лайнеры. Да ещё и заголосят, киты ведь поют.

Я представляю: стада сверкающих китов, распугивая танкеры и авианосцы, плывут по своим делам, сияя всеми оттенками спектра. Напевая при