С наступлением лета Арис ушел из столярной мастерской, а Павлина из ателье, и вместе они заработали денег больше, чем Арис получил за целый год. Их матери договорились о справедливом распределении доходов: две трети заработка пошли Арису как капитану, одна треть — Павлине, которая принимала и отдавала швартовы, продавала билеты и убиралась в лодке после туристов.

При мысли, что можно будет видеть Ариса каждый день, ей вдруг ужасно захотелось прижаться к его груди. Мышцы торса у него великолепные! Широкие, плоские… Да, он такой мускулистый! Бедра, живот, плечи, руки… У него самая красивая фигура на Спетсесе! Как здорово было бы поцеловать его в губы… Хотя бы раз, один только раз! Она снова и снова воображала себе обстоятельства, при которых смогла бы почувствовать губами его губы. Или хотя бы просто их коснуться, случайно, как бы потеряв равновесие… Как же хотелось Павлине проявить свою нежность открыто! Но не ту нежность двоюродной сестры, нет, настоящую нежность, нежность женщины. Как же это сделать? Да и Арис не станет такое терпеть, уж это ей точно известно. Павлина вздохнула, сняла с вешалки у входа серое полотняное платье, накинула его на себя и открыла дверь.

Снаружи было пекло. В лицо Павлине ударила волна такого горячего воздуха, что легкое, без рукавов, платьице тут же показалось ей зимним пальто. Крупные капли пота мгновенно усеяли ее лоб, грудь и подмышки. Солнце заливало своими лучами настолько ярко-белую улочку, что Павлина машинально прикрыла глаза ладонью, чтобы не ослепнуть. Она несколько секунд держала руку козырьком, пока сетчатка не привыкла к свету.

«Зимой ничего не происходит, — думала Павлина, поднимаясь по улице, ведущей к мысу Святого Николая. — Долгие месяцы тягучей, безнадежной скуки. А потом все начинается одновременно…»

Вчера она провела последний день за шитьем в ателье.

— Храни тебя Господь, — сказала ей госпожа Маритца на прощание. — Сегодня первое купание в море.

А завтра — начало летнего сезона. А через три месяца у нее будет первый рабочий день на заводе. Подъем в пять утра. Первая настоящая зарплата! У госпожи Маритцы единственным заработком Павлины были мелкие монетки — чаевые от клиенток, которым она носила платья.

Дойдя до подножия высокого мыса, Павлина повернулась спиной к бухте Святого Николая. Можно было бы искупаться здесь вместо того, чтобы тащится по жаре еще целый километр до маяка. Но бухта была переполнена шумной детворой… К тому же ей были неприятны все эти мамаши и бабули, засевшие на гальке в платьях и халатах и во весь голос призывавшие детей к осторожности. Ну и галдеж! Такое впечатление, будто каждую секунду кто-то из их чад навсегда исчезает под водой…

Не говоря уже о косых взглядах и комментариях по отношению к ней, которыми они с нездоровым ажиотажем обмениваются сначала на пляже между собой, потом после возвращения домой и, наконец, в церкви:

— Так вы видели Павлину в купальнике?

А главное, бухта Святого Николая такая маленькая. Здесь невозможно получить удовольствие, которое испытываешь, плавая в двойной бухте маяка. Вот там настоящее море, глубокое, есть где развернуться на просторе!

Она пошла вверх по отвесной тропинке и добралась до маяка. Дойдя до подножия белой башни, она вся взмокла, пропахший потом купальник прилип к телу. Только сотня метров отделяла ее узких плавучих мостков, расположенных внизу. Павлина осмотрелась. Никого. Она сняла платье, обернула им голову и, невзирая на жару, ускорила шаг, торопясь окунуться в прохладную воду.

Мостки находились перед большим, ярко-белым зданием с плоской крышей, прозванном Домом швейцарцев.

«Вдруг Арис уже там, на мостках? — мечтала Павлина. — Может, он сейчас увидит, как я иду, почти раздетая, улыбнется и обнимет. Прижмет к себе. Прижмет крепко, очень крепко, я почувствую телом мускулы его груди. Меня захлестнет наслаждение, ноги начнут подкашиваться. Арис меня подхватит, опустит на землю…»

Павлина поскользнулась на камешке и чуть не упала. Ей стало горько и обидно: никогда, никогда Арис не будет ей принадлежать!

На мостках она скинула сандали и уселась на доски, опустив ноги в воду. Ей расхотелось купаться. Минут десять она сидела без движения, опечаленная, рассеянно глядя в пространство перед собой. Потом вдруг решилась: уперлась в край мостков обеими руками, приподнялась немного на руках и медленно соскользнула в море. Вода оказалась прохладной, пронизанной морскими течениями: между Спетсесом и Спетсопулой они особенно сильны.

Павлина набрала в легкие воздуха, подобрала колени и нырком ушла под воду. Достигнув дна на глубине пяти метров, распрямилась, подняла руки вверх, напрягла ноги, словно танцовщица на пуантах, как можно сильнее оттолкнулась от гальки и, рассекая воду, стрелой взмыла вверх. Перед тем как вынырнуть, она выпустила воздух длинной цепочкой серебристых пузырьков. Потом привычным движением отвела назад правую руку, сложенную горстью, вытянула ее как можно дальше. Оказавшись на поверхности, она выдохнула остатки воздуха и маховым движением выбросила вперед правую руку, описав идеальный полукруг. Она рассекла воду так легко, словно сопротивление воды никак не влияло на скорость. Отработав движение правой рукой, Павлина повторила его левой, на этот раз опустив голову в воду. Она вошла в свой ритм: раз, два, три — вдох слева, раз, два, три — вдох справа. Ее тоска улетучивалась. Руки двигались с потрясающей быстротой. Ее кроль был элегантен в каждой детали: раз, два, три — вдох, раз, два, три — вдох. Через три гребка Павлина захватывала воздух ртом над самой водной гладью — то справа, то слева. Она делала глубокий вдох быстро, фиксируя при этом правильное положение головы по отношению к плечам и поверхности моря, затем снова выполняла очередные три гребка, и так снова и снова. Ее прямые в коленях ноги в привычном ритме били по воде, а ступни были слегка вывернуты концами внутрь, чтобы увеличить поверхность сопротивления.

Мистер Коль научил ее чередовать захват воздуха справа и слева. «Если ты будешь участвовать в соревновании, — говорил он, — то сможешь обходить противника с обеих сторон. И не забудь, чем меньше ты поднимаешь голову над водой, тем быстрее плывешь!»

На Спетсесе ни о каких соревнованиях или рекордах не могло быть и речи. Павлина была единственной из местных девушек, кто умел плавать. Даже юноши плавали плохо. Все, кроме Ариса. Он плавал как бог! Ему достаточно было один раз посмотреть, как плавает мистер Коль, и он сразу все понял.

Павлина считала своим долгом выполнять движения как можно лучше. Мистер Коль говорил так:

— Чтобы плыть красиво, старайся выбрасывать руку как можно дальше и делать самый сильный гребок из всех возможных. Пусть вся твоя энергия сосредоточится в руках. Сложи пальцы ковшиком, напряги, чтобы они стали твердыми, будто сделаны из дерева, и отталкивай воду назад как можно дальше. Только в этом случае ты достигнешь совершенства.

Раз, два, три — вдох, раз, два, три — вдох. Павлина выбрала себе целью мыс Святого Димитрия, отмечавший западную границу бухты. Она проплыла триста метров, отделявшие ее от мыса, за несколько минут. Добравшись до небольшой косы, она отдышалась, свернулась клубком и снова погрузилась в море на добрых тридцать секунд. Потом выпустила цепочку воздушных пузырьков и одним гребком поднялась на поверхность. В нескольких метрах от Павлины купался в солнечных лучах главный фасад крошечной церкви цвета лаванды. Освещение придавало церкви светло-голубой оттенок. Боковая стена, оставшаяся в тени, окрасилась в фиолетовые тона.