— Да, этот издатель хочет, чтобы я вплел свои знания о Париже в роман с какой-нибудь таинственной интригой.

Жервеза резко остановилась:

— Только этого не хватало!..

«Кто бы сомневался», — обреченно подумал Сильвен, однако выдержал взгляд матери, не отведя глаз. Он чувствовал не столько унижение, сколько тягость от этой вечной материнской опеки. Притом что Жервеза никогда не ограничивала его свободу действий, она постоянно критиковала его решения. В этом и была его главная проблема: свобода под наблюдением, независимость под контролем. Что бы Сильвен ни делал и какое бы решение ни принимал, он ощущал незримое присутствие Жервезы у себя за спиной: она была как те статуи, которые как будто украдкой наблюдают за вами со своих постаментов.

Для Жервезы сын по-прежнему оставался тем маленьким мальчиком, которого она помнила резвящимся в аллеях Ботанического сада, прячущимся за скелетами Палеонтологического музея, изучающим хищников и других животных в вольерах и виварии зоопарка — огромными, как мир, глазами… Она никак не могла смириться с мыслью о том, что ее единственный сын вырос, что в своей профессии он преуспел и что его наставники могут им гордиться. Для нее он по-прежнему оставался «маленьким принцем», наследником ее владений — Музея естественной истории и всего, что с ним связано.

«Ну и как я могу со всем этим продвигаться вперед по жизни?» — с горечью подумал Сильвен, уже наполовину сдавшийся.

Машинально разглядывая фасад гобеленовой мануфактуры, хранительница музея хмурилась и слегка гримасничала, словно вела какой-то внутренний диалог. Сильвен догадался, что она подбирает аргументы для спора.

«Готовит свою очередную проповедь…»

И проповедь не замедлила последовать.

Жервеза прислонилась к стене и подняла глаза к небу. Несмотря на привычную городскую загазованность, небо сейчас казалось абсолютно чистым. Сквозь неоновую парижскую ночь даже можно было разглядеть на нем звезды, от света которых серебрились слабые блики на оцинкованных водосточных желобах, алюминиевых трубах, окнах без ставен.

Наконец она перевела взгляд на сына и улыбнулась — эта улыбка была почти так же оскорбительна, как пощечина.

— Значит, ты хочешь поиграть в те же игры, что Маркомир и иже с ним?

— У моего романа не будет ничего общего с «SOS! Париж»! — возмутился Сильвен.

— Откуда ты знаешь, ты ведь его не читал, — ядовито возразила Жервеза.

— Да, не читал! Но моя идея совершенно другая — речь пойдет об альтернативной истории Парижа.

Жервеза улыбнулась уже с откровенным презрением:

— Ах вот что. Опять та же самая развесистая клюква, что в твоей прошлогодней книге… Все эти вымыслы о мифическом Париже, о «городе под городом», о подземных реках, тайных садах, катакомбах…

Хранительница музея сделала паузу и, повысив голос, продолжила:

— Но это больше никого не интересует, Сильвен! Париж вот-вот взорвется! Все перепуганы до смерти! Люди хотят конкретики, чего-то живого, настоящего, реально ощутимого! Надежды!.. А не твоих сказок для старых кумушек!

Сильвен без возражений проглотил эту горькую пилюлю и с ироничным видом похлопал в ладоши:

— Спасибо, мам. Я глубоко признателен тебе за твою всегдашнюю поддержку…

Он пристально посмотрел на мать, и та вздрогнула от неожиданности: ей показалось, что в светлых глазах сына на мгновение промелькнула настоящая ненависть.

— Прости… но ты же понимаешь, что сегодня вечером…

— Поздно, — резко сказал Сильвен. — Можешь ничего больше не говорить.

И, даже не взглянув на нее на прощание, повернулся и быстрыми шагами пошел прочь, в темноту.

Недовольно ворча что-то себе под нос, он почти мгновенно оказался у здания мануфактуры и полностью растворился в его тени — словно зверь, прячущийся, чтобы зализать раны.

— Сильвен, подожди!

Но он был уже далеко.

Жервеза с нежностью подумала: «Мой бедный мальчик!..»

Она вспомнила его детские вспышки гнева — в такие моменты в ее сыне, казалось, пробуждался маленький демон. Однажды он в ярости набросился на двух туристов — только потому, что те, гримасничая, дразнили обезьян в зоопарке.

— Вы не имеете права! — кричал он. — Не имеете права!

Жервеза знала, насколько он чувствителен. Но все равно порой слишком легко вспыхивала и не могла ничего с этим поделать.

«Какая же я идиотка!» — признала про себя хранительница музея, глядя сыну вслед, но уже не в силах различить его в темноте.

— Сильвен, дорогой! Вернись, я… мы…

Но слова застряли у нее в горле.

«Патентованная идиотка, да!»

Чтобы немного успокоиться, она несколько раз глубоко вздохнула, затем снова попыталась вглядеться в темноту. Черт, ничего не видно!..

Тут она осознала, что стоит у подножия «Замка королевы Бланш» — необычного средневекового ансамбля, сильно обветшавшего за множество минувших столетий, мимо которого она всегда проходила по пути в Ботанический сад. Сооружение было странным, нетипичным, словно спроектированным каким-то безумным архитектором. Настоящий замок из старинной сказки, застывший во времени посреди Парижа двадцать первого века. Он даже был обитаем — вот и сейчас в единственном освещенном окне был виден чей-то силуэт. Человек смотрел на улицу, почти прижавшись лбом к стеклу. Вскоре рядом с ним появился другой, немного выше. Он обнял первого и в свою очередь взглянул на улицу.

Видят ли они ее, Жервезу Массон, импозантную блондинку ростом метр восемьдесят? Настоящая валькирия! В свои шестьдесят четыре года почтенная сотрудница Национального музея естественной истории сохранила королевскую осанку, но утратила былую грацию. Высохшая, чуть погрузневшая, она напоминала некогда красивое, но уже начавшее разрушаться и покрываться мхом строение. Одежда не могла смягчить этого впечатления, поскольку гардероб Жервезы состоял в основном из строгих английских костюмов — серых, черных и коричневых. Единственной деталью, нарушавшей эту монохромность, был разноцветный шарф, который она носила летом и зимой; на нем был изображен Ноев ковчег со всеми обитателями.

Сейчас она непроизвольным жестом туже затянула этот шарф, поскольку ощутила смутный страх. Несколько мгновений ей даже казалось, что она больше не в Париже и вообще не в городе, а в глухом лесу, отрезанная от всего остального мира. Это ощущение напомнило ей молодость, когда она, юная натуралистка, с энтузиазмом исследовала тропические джунгли.

За спиной послышался какой-то шорох.

Жервеза вздрогнула и резко обернулась.

Он стоял всего в нескольких сантиметрах от нее.

Сильвен…

Жервеза ощутила на лице дыхание сына и снова вздрогнула.

— Ты… ты прекрасно знаешь, что я этого терпеть не могу! — нервно произнесла она. — Эту твою… игру в индейцев!..