Я запер за собой дверь и погрузился в сырую темноту, неярко прочерченную пунктиром подвешенных над улицей электрических лампочек. Идти предстояло кварталов пять.

Сейчас, осенью, старая хатка, в которой все еще жили Ступаки, не казалась такой привлекательной, как летом, зато внутри было уютно и тепло, почти жарко, и я с удовольствием протянул над плитой озябшие руки.

Андрей Павлович возился с радиоприемником, Светлана шила. Я обрадовался, что они не готовятся к урокам, но все-таки спросил на всякий случай:

— Не помешаю вам? Если заняты, то гоните меня безо всяких стеснений!

Фразу эту я повторял каждый раз, входя к Ступакам, и она стала для меня своего рода индульгенцией, заранее отпускающей будущие грехи.

Отвечали мне тоже всегда одинаково:

— Обязательно выгоним!

Совершив этот традиционный обряд, я с облегчением стянул с плеч мокрое пальто и признался:

— Всегда боюсь, что пришел не вовремя.

— Можно подумать, что вы часто к нам ходите, — сказала Светлана. — Между прочим, что вы делаете в своей келье с утра до ночи? Хоть бы у хозяйки дочка была! А то просто загадка!

— Тайна вашего одиночества постоянно волнует мою жену, — улыбнулся Ступак, вставляя винт в трансформатор.

— Ну какая тут тайна! Готовлюсь к урокам, читаю…

— А почему вы не ухаживаете за девушками? От гордости? Нет достойной в глуши, да? — атаковала меня Светлана.

— Что вы! Да я не знаю ни одной…

— Хочешь, Света, я тебя выдам? — Андрей Павлович положил отвертку и подмигнул мне, как заговорщик.

— Ни в коем случае! Сумасшедший!

— Все равно выдам.

Светлана бросилась к мужу и попыталась ладонью закрыть ему рот, но он обхватил ее большой рукой и объявил торжественно:

— Она мечтает вас женить!

— На ком же, если не секрет?

— Бессовестный! — вырывалась Светлана. — Я тебе этого никогда не прощу.

— Что поделаешь! Не могу ж я не предостеречь человека. На Виктории Дмитриевне.

И Андрей Павлович выпустил Светлану. Она стояла, покрасневшая от смущения и потасовки, и поправляла волосы. Я встретился с ней глазами, и на сердце у меня стало как-то неожиданно тепло и почему-то чуть неловко.

— Правда? — спросил я, отводя взгляд и совсем не думая о Виктории.

— Не верьте ему. Он все выдумал!

— Почему выдумал? Ты же говорила: вот Николай Сергеевич и Вика оба городские, такие симпатичные, а друг друга совсем не замечают.

— Не думал я, что вы считаете эту девицу симпатичной.

— И напрасно! Если хотите знать, ее ученики любят, а для меня это самый верный показатель. Вон старейшую нашу дети Парашей зовут, а у Виктории никаких кличек нет, хоть она и рыжая и фамилия у нее поросячья!

— Света! Не переходи на личности! — попросил Ступак. — Твоя «любовь» к Прасковье Лукьяновне и так не секрет.

— Да я-то не про нее вовсе! И не верю я, что Вика испорченная. Сплетни все это наших завистливых баб. Не поддается девчонка деревенской рутине, следит за собой, так нате вам — уже о ней по углам шушукаются. А она не обращает внимания, и правильно делает. А вы-то, Николай Сергеевич, за бабами потянулись! Вот уж не ожидала!

Я поднял обе руки.

— Хоть вы меня и не убедили, сдаюсь!

Когда Светлана горячилась, она окала особенно заметно и чаще обычного прибавляла к словам «то». Я заметил, что мне нравится эта напористая речь, энергичная, без южной крикливости. И вообще, мне многое нравилось в этой маленькой женщине.

Андрей Павлович был настроен более сдержанно.

— Вот вам, Николай Сергеевич, образчик бессмысленной траты энергии. Поверьте, что Виктория Дмитриевна меньше всего нуждается в защите. Ее и так охраняет целый танковый батальон.

— Ты имеешь в виду того майора? Героя?

— И майора тоже…

— Ну, Светлана Васильевна, куда уж мне с героями соперничать!

— А с кем же вам соперничать? Со стариками? Эх вы! Еще мужчина называетесь! Вам только книжки читать!

Ступак не выдержал, рассмеялся:

— Отчитала гостя! И все-таки, Николай Сергеевич, не поддавайтесь. Это же чистая пропаганда. Каждый женатый мечтает женить хоть одного холостяка. Так уж человек устроен. Сам попался — тащи ближнего. Дуракам всегда приятно, что их много.

— Ну, знаешь! — Светлана развернула фронт атаки. — Может быть, ты тоже попался?

Но Андрей Павлович не принял боя.

— Я нет. Мы же с тобой исключение — единственная счастливая пара на земле…

Он сказал это где-то на грани серьезного и иронии, как человек, который хорошо знает, что любая шутка несет в себе долю истины и каждая истина относительна.

— А по такому случаю, и наливочки по рюмке выпить не помешало бы. Что соловья баснями кормить?..

Я, как всегда, засмущался:

— Если вы из-за меня, то напрасно…

— Почему напрасно? Вы же сегодня отличились. Представь себе, Света, он выгнал из класса Еремеева.

— Этого хама, похожего на Долохова?

— Какого Долохова? — не понял я.

— Толстовского. С наглыми прекрасными глазами.

— Света, — Ступак даже вздохнул. — Нельзя так говорить о председателе учкома. Николай Сергеевич уже получил на этот счет исчерпывающие разъяснения.

— Вот как? От кого же?

— Андрей Павлович имеет в виду мою беседу с директором.

— Я имею в виду беседу директора с вами. Так точнее.

— Да, так точнее. Но ничего страшного не было.

— Еще бы! — воскликнула Светлана, расставляя рюмки на столе. — Хотите, я скажу вам, что он говорил? — И, подражая голосу Троицкого, она произнесла: — «Вы человек еще молодой, и многого не понимаете. Прислушайтесь к опыту старших…» — Она перешла на свой обычный тон и закончила резко: — А опыт старших учит, что хама нельзя наказать, если хам облечен доверием. Вот что он вам говорил!

Впервые она сказала о директоре так ясно и категорично. До этого Ступаки обходили школьные темы. Почему? Опасались малознакомого человека или считали неудобным навязывать мне свое мнение? Об этом я подумал сейчас. И мне очень захотелось услышать Андрея Павловича. Да, собственно, за этим я и шел сюда. Я даже схитрил немного:

— Он говорил не совсем так.

— И убедил вас?

— Нет, но во многом он, по-моему, прав. — И так как Андрей Павлович молча разливал по рюмкам наливку, я спросил у него прямо: — А вы что думаете?

Он посмотрел на меня через рюмку:

— Я думаю, что наливка в этом году лучше, чем в прошлом. И это меня радует. А что касается директора, то он не самый плохой человек на свете. Бывают и хуже. К тому же Еремеев-лапа — наш шеф. А школу-то каждый год ремонтировать нужно! Вот так, милый Николай Сергеевич. А жена моя, как хохлы говорят, «дуже прынцыпиальна». За что я ее и люблю, между прочим.

И он улыбнулся Светлане.