Потом меня посетил какой-то высокий чин, стал договариваться насчет «Престола». Я ему рассказал, как учили, что у нашего подполья свои люди и в Челябинске, и в Новосибирске, и в Горьком. И поручили мне сбор сведений, агитацию и прочую подрывную деятельность.

После этой беседы немцы отправили меня в Минск, откуда я и должен был вылететь в советский тыл. Надо сказать, немчура не бросила своих проверок даже в эти, последние дни. Поселили меня на частной квартире, где проживало несколько соседей, наверняка подставных, и три дня не беспокоили. И это тоже была своего рода проверка. Под окнами постоянно прогоняли толпу людей, жестоко избивая их, а соседушки поясняли шепотком – это, мол, очередных партизан поймали, на казнь ведут. А сами так и смотрят – как я себя поведу?

– Противно было? – улыбнулся Судоплатов.

– Не то слово, – вздохнул Демьянов. – И вот вчера, вернее, уже позавчера меня сбросили с парашютом. Меня и агента 58/6. Где он, не знаю, ветром отнесло.

– Мы его взяли, – сказал Эйтингон.

Александр Петрович кивнул и продолжил:

– Приземлился я в лесу, в районе Арефино, а снег уже подтаял, корочкой покрылся. Все руки ободрал. Вышел к какой-то околице, спрашиваю, что за деревня, а колхозницы меня окружили – могучие такие бабы, злые, и повели к председателю. Чуть не побили по дороге… Председателя я попросил о доставке в Ярославль, в управление НКВД, и он отвез меня на своей подводе. Там я назвал номер вашего телефона, Павел Анатольевич. Вот и все.

– Еще не все, Александр Петрович, – улыбнулся Судоплатов.

Из записок П. А. Судоплатова:

«После августа 1991 года и развала Советского государства как-то по-особому ярко и четко вспоминается то великое и историческое время, когда ценой огромных усилий, человеческих жизней, колоссальным напряжением сил отстаивалась от нашествия фашистско-немецких полчищ шестая часть земли с названием Союз Советских Социалистических Республик.

Из головы все время не выходит катастрофа страшного обвала, потрясающей грызни, предательства военных, предательства чекистов, когда никто не вспомнил ни о присяге, ни о долге, чтобы защитить страну, защитить государство, интересами которого жили все советские люди. Если говорить по большому счету, то никто не стал на пути страшной кровавой драмы, которая развязалась на глазах всего мира.

Сейчас огненные языки войны, локальные и этнические конфликты подступают к самому сердцу России со всех сторон. Война протекает то в явной, то в скрытой форме. На душе тревога, что будет впереди? Мы явно вступаем в новый мир…»

Москва, 16 марта 1942 года

Информация к размышлению:

Из характеристики агента НКВД «Гейне»: «…Глубокое проникновение в суть дела, трезвая расчетливость, дальновидность, основательность. Ответственность за свои обещания: обязательства выполняет аккуратно и в срок. Имеет высокий уровень навыков и умений в изучении людей, установлении и закреплении контактов для добывания информации. Обладает развитой наблюдательностью, быстро ориентируется в незнакомой среде и трудной ситуации. Постоянно нацелен на успех. Вполне надежен. Беззаветно любит Родину. Делу Ленина – Сталина и органов госбезопасности предан…»

– Немцам вы сообщили о своей квартире? – спросил Судоплатов. – Я имею в виду как о явочной?

– Да, встречать агентов буду на Садовой-Самотечной, это удобнее всего.

– Отлично… Профессор Березанцев также готов предоставить свою квартиру, и это важно – агенты или курьеры абвера будут являться именно к профессору, под видом пациентов, а он уже станет звонить вам. Вас мы устроим, для начала, в Наркомат путей сообщения – немцев это очень обрадует. Будете сообщать «хозяевам», куда движутся эшелоны с пополнением и техникой. Текст радиограмм мы вам подготовим…

– Я готов, – поднялся Демьянов.

– Не сегодня, Александр Петрович, – улыбнулся Павел. – Мы вас сейчас отвезем и незаметно высадим. Сами доберетесь до дому и как следует выспитесь. А пока сделаем паузу.

Распрощавшись с Судоплатовым и Эйтингоном, Демьянов вышел. Его «конвоиры» молча пошагали следом.

Операция «Монастырь» входила в активную фазу…

* * *

– Я так понимаю, – осторожно начал Наум, – ты помнишь, как прошла операция?

– Помню. Замечательно прошла. В мае 45‑го Демьянов получил последнюю радиограмму: «Враг одолел Германию. Связь прекращаем. Благодарим за службу».

Эйтингон покачал головой:

– Прямо мурашки по телу… Стало быть, ныне все пойдет иначе?

– Уже! Уже идет, Наум. «В прошлой жизни»… Это я так для себя говорю весь год, чтобы не спутаться. Так вот, в тот раз все складывалось хуже, чем сейчас. Я же все помню, да и как тут забудешь? Нашу ОМСБОН, причем единственную, мы собрали только осенью 41-го, а нынче – вон, четвертая на подходе! Ты просто не можешь сравнивать то, что есть сейчас, с тем, что было, а я могу. Помнишь Павлова, который рулил… то бишь командовал Западным округом? Этот дурак таких дров наломал, такую кашу заварил… Представляешь, за несколько дней до войны он приказал поснимать вооружение с самолетов, а зенитчиков отправил на учения!

– Постой… – нахмурился Наум. – Нет, ну были такие случаи, но Еременко…

– «В прошлой жизни», Наум, не было никакого Еременко, – усмехнулся Судоплатов. – Люфтваффе попросту опустошила наши аэродромы, а Павлова расстреляли через месяц после начала войны.

– Так вот ты куда отлучался… – затянул Эйтингон. – Ты и Павлова… того?

Павел кивнул.

– Надо было что-то срочно предпринимать, и что я мог, кроме как пристрелить командующего округом, надеясь, что его преемник окажется хоть чуточку умней, хоть на вот столечко будет чтить долг перед страной?

– Да нет, Павлуша, я не спорю. Тогда, в Минске, успел насмотреться. Главное, из Москвы приказ отдан – бдеть, а они офицеров по домам отпускают. За день до войны! Хорошо, Еременко всем фитиля понавставлял – забегали, как наскипидаренные! Слушай, Павлуша… Когда война закончится, надо будет тебе памятник поставить.

Судоплатов притворно вздохнул.

– И как я тебя терплю только, не понимаю…

– Да сам такой, вот и терпишь! А что, большие различия? Ну, перед тем 41-м и этим?

– Знаешь, поначалу и незаметно было, а потом я стал даты сличать. Минск немцы взяли 28 июня…

– В прошлой жизни?

– Ну да. А в этой лишь 2 июля. Чуешь разницу?

– Не слабо…

– Пять дней, Наум! Представляешь, сколько мы «лишних», так сказать, немцев положили? А сколько своих успели вывести из окружения? Техники сколько спасли? Орудий? Но настоящий праздник случился, когда наши оставили Киев. Полмиллиона красноармейцев тогда уцелело или не угодило в плен, как тогда, в иной реальности, которая для меня самого как сон уже, как память о прочитанной книге. И Вяземского котла не случилось, а Балтфлот, который всю ту войну простоял в Кронштадте, в эту воевал. Еще 18 июня Кузнецов послал все подводные лодки дежурить у Мемеля, Данцига, Киля. 22-го наш подплав немало немецких лоханок на дно пустил!