После обрядов и пиршеств нас повели в спальню — как было заведено, устроили шествие с факелами, пошлыми шутками и пьяными воплями. Ложе украсили венками, порог обрызгали водой, совершили возлияния. У дверей поставили сторожа, чтобы невеста не сбежала в ужасе от жениха, а ее подружки не выломали дверь и не пришли ей на выручку, услышав крики. Все это была игра: разыгрывали похищение невесты, а первую брачную ночь представляли как узаконенное изнасилование. Инсценировались борьба и победа, торжество над поверженным противником и убийство. Предполагалось море крови.

Как только дверь за нами затворили, Одиссей взял меня за руку и усадил на ложе.

— Забудь все, что тебе говорили, — прошептал он. — Я не сделаю тебе больно, разве что чуть-чуть. Но нам обоим будет лучше, если ты сумеешь притвориться. Мне сказали, ты умная девушка. Сможешь крикнуть несколько раз погромче? Они подслушивают под дверью. Этого им хватит. Они оставят нас в покое, и у нас будет время спокойно поговорить и стать друзьями.

В этом был один из главных секретов его красноречия: он умел убедить другого человека, что перед ними стоит общее препятствие и, чтобы преодолеть его, нужно объединить усилия. Он почти кого угодно мог склонить к сотрудничеству, втянуть в такой маленький заговор на двоих. В этом ему не было равных, и на этот счет легенды не лгут. Кстати, голос у него был чудесный: глубокий и звучный. Так что я, разумеется, его послушалась.

Какое-то время спустя я обнаружила, что Одиссей не из тех мужчин, что спешат отвернуться и захрапеть, сделав свое дело. С этой мужской привычкой я, конечно, не была знакома на собственном опыте, но, как уже говорилось, я не пропускала мимо ушей, о чем болтают служанки. Нет, Одиссей хотел поговорить, а поскольку рассказчик он был великолепный, я слушала с удовольствием. По-моему, именно это он ценил во мне больше всего: то, что я могла оценить по достоинству его рассказы. Многие недооценивают этот женский талант.

Мне представилась возможность заметить длинный шрам у него на бедре, и Одиссей стал рассказывать мне, откуда тот взялся. Как я уже упоминала, он был внуком Автолика, который утверждал, будто его отец — сам Гермес. Возможно, это был такой способ заявить: я, мол, хитрый старый обманщик, вор и плут, и во всем этом мне сопутствует удача.

Автолик был отцом матери Одиссея, Антиклеи, которая вышла замуж за Лаэрта, царя Итаки, и, следовательно, стала теперь моей свекровью. Насчет Антиклеи ходили сплетни, что ее когда-то соблазнил Сизиф, который, дескать, и стал отцом Одиссея. Но мне в это слабо верится: не могу представить, что кому-нибудь захотелось бы соблазнить Антиклею. Это все равно что попытаться соблазнить корабль. Но покамест просто запомним эту версию.

Сизиф был настолько хитроумным, что, как говорят, дважды умудрился обмануть Смерть: в первый раз он обманом заманил владыку Аида в оковы, а во второй — упросил Персефону отпустить его на время из подземного мира, потому что его не похоронили должным образом и он не мог переправиться через Стикс к остальным покойникам. Поэтому если предположить, что Антиклея и впрямь изменила мужу, то Одиссей унаследовал хитрость и коварство по обеим линиям.

Так или иначе, однажды дед Автолик (который, кстати сказать, и нарек его именем Одиссей) пригласил внука на гору Парнас за дарами, обещанными ему при рождении. Одиссей приехал и отправился с сыновьями Автолика на охоту на вепря. Вепрь оказался на редкость свирепым: он-то и ранил его в бедро, наградив этим шрамом.

В том, как Одиссей рассказывал эту историю, было нечто такое, из-за чего я заподозрила: он что-то недоговаривает. Почему вепрь напал только на Одиссея, а остальных не тронул? Может быть, они знали, где логово этого вепря, и заманили родича в ловушку? Может быть, Одиссея хотели погубить, чтобы хитрецу Автолику не пришлось расставаться с обещанными дарами? Все может быть.

Мне было приятно думать, что так оно и было. Приятно было думать, что меня с мужем связывает кое-что общее: мы оба едва не погибли в юности от рук своих родичей. Тем больше оснований для нас держаться заодно и не спешить довериться кому-то другому.

В ответ на историю о шраме я поведала Одиссею, как меня чуть не утопили и как меня спасли утки. Он заинтересовался, стал расспрашивать и посочувствовал — короче говоря, сделал все, что требуется от хорошего слушателя.

— Бедная моя уточка, — сказал он, поглаживая меня. — Не огорчайся. Я бы ни за что не бросил такую прелестную девочку в море.

Тут я еще немного поплакала, но была утешена так, как это уместно для первой брачной ночи.

Вот так мы с Одиссеем и проснулись поутру друзьями, как он и обещал. Впрочем, точнее будет сказать, что у меня пробудились к Одиссею дружеские чувства — и даже более того, любовь и страсть; а он вел себя так, будто отвечал взаимностью. Это не одно и то же.

Прошло несколько дней, и Одиссей объявил, что намерен увезти меня со всем моим приданым к себе на Итаку. Мой отец был раздосадован и сказал, что предпочел бы соблюсти старинный обычай; это означало, что его куда больше устроило бы, останься мы оба со всем новообретенным богатством у него во дворце. Но нас поддержал дядя Тиндарей, чьим зятем, мужем Елены, был могущественный Менелай, так что Икарию пришлось отступиться.

Вы, наверное, слыхали о том, что мой отец бежал вслед за нашей колесницей и умолял меня не уезжать, а Одиссей тогда спросил, еду ли я на Итаку по доброй воле или хочу на самом деле остаться с отцом. Рассказывают, что в ответ я лишь опустила на лицо покрывало, ибо скромность не позволила мне открыто заявить о своем влечении к мужу, и что позднее изваяли статую, в которой я олицетворяла добродетель Скромности.

В этой сказке есть доля правды. Но покрывало я опустила лишь для того, чтобы не заметили, как я смеюсь. Согласитесь, трудно не посмеяться над отцом, который когда-то бросил дочку в море, а теперь бежит за ней по дороге с криками «Не уезжай!».

Остаться я совсем не хотела. Мне не терпелось вырваться наконец из родственных объятий спартанского двора. Я была там не так уж счастлива и теперь больше всего на свете хотела начать новую жизнь.

Первая служанка:

О, если б была я богатой царевной,

Любила б героя и ввек не старела!

О, если бы взял меня в жены герой,

Была б я свободной и ввек молодой!

Хор:

Плыви ж, госпожа, на ревущей волне —

Темна, как могила, вода в глубине.

Твой синий кораблик подхватит волна —