Судя по всему, тот давно уже очнулся. Глубоко вздохнул, распахнул выпуклые глаза, угрюмо глянул на человека, покусившегося на его покой. Сполз с дивана и как-то вприсядку, словно на пружинках, побрел к столу, заваленному посудой. Там его взору открылась початая бутылка третьесортного коньяка, которой он немедленно вооружился, плеснул дрожащей рукой в немытую чашку и залпом выпил. После этого лицо его, стянутое мукой и судорогой, немного расслабилось, и он от души выругался, проигнорировав присутствующих дам.

– Молодец, Арнольд Генрихович, – тихо похвалил оживающий прокурор. – Мыслите противоречиво, но действуете целенаправленно. Так держать.

– Я слышал, что вы кодировались, – недоверчиво проворчал Буревич. – Недостоверные слухи, Арнольд Генрихович? Или код взломали?

– Занимаетесь анонимным алкоголизмом? – подмигнул прокурор.

– Заткните ваши пасти, Федор Михайлович и Иннокентий Адамович… – неласково пробормотал Арнольд Генрихович, добрался бочком до красивого венского стула, покрытого толстым слоем пыли, и взгромоздился на него, вытянув кривые ноги. Брезгливо оглядел присутствующих и принялся растирать грудь в районе сердца.

Параллельно с ним блуждал еще один субъект – относительно молодой, смертельно бледный, в тонкой дубленке, под которой просматривался дорогой костюм в невызывающую клетку. В районе левой челюсти просматривался давний фиолетовый бланш. В отличие от залысин, он сильно портил респектабельную внешность господина. Мужчина выглядел подавленным, но с головой дружил и проснуться заново уже не рассчитывал. С вестибулярным аппаратом проблем не было, он добрался до стола, брезгливо понюхал коньяк в бутылке, прикладываться к спиртному не пожелал, проследовал мимо камина, опасливо обогнув скулящего под ним Ивана Петровича, покосился на телевизор, поглазел на елочку. Последняя навела на мысль, и тень ЗНАНИЯ улеглась на чело. Он вскинул руку с часами, пошевелил губами.

– Удивительная история, господа… – произнес он как-то шепеляво – последствия от удара по челюсти еще сказывались. – Не знаю, как вас, но меня похитили из моего рабочего кабинета ровно сутки тому назад. Вы будете смеяться, но до Нового года остается чуть более четырех часов.

– А вы что за хорь с горы? – насупившись, пробормотал полковник.

– Стыдно, Эдуард Владимирович, стыдно, – раздвинул губы в карикатурной ухмылке мужчина, – не узнавать людей, с которыми однажды встречались.

– Это господин Чичерин Генрих Павлович, – поставил в известность прокурор. – Ловкий адвокат-мошенник, сколотивший состояние на защите авторитетного криминального отребья. Столько раз мы с этим персонажем сталкивались в суде…

– И счет разгромный: «восемь-два», – ощерился адвокат. – Разумеется, не в вашу пользу, Иннокентий Адамович. А что касается «ловкого адвоката-мошенника» – то я охотно верну вам ваше оскорбление фразой «ловкий прокурор-мошенник». Ведь вы такой и есть? Вот и Валентина Максимовна не даст соврать… – он подмигнул насупившейся женщине.

– Похоже, начинается вечер откровений… – перемежая слова с кашлем, прогудел плотный, густобровый мужчина с открытым добродушным лицом, одетый в качественный шерстяной костюм и болоньевую обдергайку. Пошатываясь, держась за голову (на макушке расплывалась знатная шишка), он выбрался на середину гостиной, прошелся взглядом, проговорил: – Прекращали бы вы грызться, что ли… – Затем потащился в левый угол гостиной. – Господи, я умираю от голода, больше суток ничего не ел… – поведал он, озирая содержимое стола. Потом переместился к холодильнику, внушающему трепет своими габаритами, распахнул его и замер, поедая глазами содержимое.

– Надеюсь, там не расчлененный труп? – простонала Валентина Максимовна.

– Здесь еда! – оптимистично возвестил голодающий. – Ангидрит твою перекись, господа… Ну, слава богу. Здесь и мясо, и фрукты, и море шампанского, и помесь тигра с креветками. Не знаю, что за бедствие на нас обрушилось, но с голода мы точно не помрем… – и с этими словами он зарылся в холодильник.

– А это что за хорь? – недоверчиво проворчал полковник.

– А этот, как вы верно выразились, хорь, Эдуард Владимирович, – едко поведала плоскогрудая Екатерина Семеновна, – можно сказать, гордость нашего областного центра. Наша совесть, наше ВСЕ. Владимир Ильич Гусь – педагог высшей квалификационной категории, заслуженный работник образования, великий гуманитарий, обладатель всевозможных медалей, грамот и почетных дипломов. Учитель химии и по совместительству директор гимназии номер два – визитной карточки нашего города. Каждый раз, когда к нам в город прибывает министр образования, его везут в одну и ту же гимназию, где его, как лучшего приятеля, встречает Владимир Ильич…

– Не хорь, а Гусь? – озадаченно взлохматил волосы на макушке прокурор.

– В вашем тоне, уважаемая «серая шейка», я слышу иронию, – прогудел из холодильника директор. – А ее там быть не должно, зарубите это на своем бесподобном носу, Екатерина Семеновна. Тем более хуже от этого вашему носику уже не станет. – Он выбрался из холодильника в обнимку с куском грудинки и бутылкой текилы. Сунул мясо в рот, отвинтил крышку. – А что касается того, что с нами происходит, – прочавкал он, – то готов держать пари – это чей-то не очень умный розыгрыш, который в недалеком будущем разрешится. Не более.

Завершив последнюю фразу, он вдруг вспомнил о чем-то неприятном, помрачнел, потрогал, как бы случайно, шишку на макушке. Воспоминания подстегнули желание выпить. Владимир Ильич уже вознамерился некультурно, не подумав о других, приложиться к горлышку, как из дальнего угла прозвучал срывающийся женский голос:

– А вы не считаете, пан директор, что еда и питье в этом доме могут быть отравлены?

Бутылка выскользнула из дрогнувшей руки, но директор не оплошал – схватил ее на излете у самого пола. Взоры присутствующих переместились на последнюю участницу представительного собрания, которая эффектно возрождалась из праха. Красивая брюнетка с роскошными, рассыпавшимися по плечам волосами, большеглазая, с отличной фигурой и бюстом популярного третьего размера. Молодая, не больше тридцати, и невероятно сексуальная. Девушку не портила ни бледная кожа, ни лохматость, ни страх, перекосивший лицо, ни синеватые круги под глазами, ни просаленная штормовка поверх шерстяной юбки и ангорской кофты с воротником под горлышко. Умри она на этом самом месте – и даже смерть ее бы не испортила.

– О, моя госпожа… – дрогнул голос у директора.

– С пробуждением вас, дорогая Ольга Дмитриевна… – немного вразнобой, но в целом слаженно произнесли сразу несколько человек.

– Я слушаю ваш тошнотворный бред уже несколько минут, любезные, – спотыкаясь, проговорила дама. – Мне кажется, вы дружно сошли с ума. Вы говорите ни о чем, грызетесь без повода, и никого не заботит вопрос: где мы находимся?

– Ну, хватит! – треснул кулаком по подлокотнику Волостной и решительно вытряхнулся из кресла. Его штормило, но самочувствие улучшалось. – Нас похитили, обобрали, куда-то привезли, бросили… Я тоже не понимаю, почему мы здесь. И ГДЕ МЫ, черт возьми?!