приемлемого результата. Эта презумпция, в свою очередь, обеспечивается фактическим требованием, чтобы в ходе обсуждений, готовящих к принятию решения большинством голосов, рассматривались по мере возможности все актуальные проблемы, необходимая информация и пригодные альтернативные предложения с аргументами «за» и «против». И именно этим требованием свободного обсуждения объясняется центральная роль политической публичной сферы40. Впрочем, это отвлеченное соображение находит историческое подтверждение в том, что сначала в Англии, затем в США, во Франции и других европейских странах одновременно с либеральной демократией образовалось нечто вроде «буржуазной публичной сферы».

Однако эти два требования демократического процесса – гласное обсуждение и вовлеченность всех граждан – могут быть реализованы хотя бы в первом приближении только на уровне отдельных государственных институтов и прежде всего в представительных и законодательных органах парламентского типа. Это объясняет существенное, но ограниченное влияние, которое политическая коммуникация в публичной сфере может оказывать на демократический процесс в целом. Она столь влиятельна потому, что публичная сфера – единственное место, где политическое мнение и воля формируются принципиально инклюзивно, с участием всех совершеннолетних граждан, имеющих право голоса. В свою очередь, она мотивирует решения, которые граждане должны принимать сообща, но каждый отдельно, уединяясь в кабине для голосования, то есть «по собственной воле». Эти электоральные решения приводят к обязательному для всех граждан результату, поскольку они определяют партийно-политический состав парламентов, а также прямо или косвенно правительств. С другой стороны, влияние политической публичной сферы на демократически формируемое мнение и волю ограничено, ибо, как правило, не в ней принимаются те или иные конкретные коллективно обязывающие решения (лишь в редких случаях отлаженный механизм принятия основополагающих решений допускает проведение таких плебисцитов). Формируемые и контролируемые средствами массовой информации мнения порождают плюрализм мнений в разношерстном гражданском обществе. Эти мнения, составленные и отточенные в публичных дискуссиях, печатных текстах и СМИ, конкурируют между собой в выборе актуальной повестки, правильных политических целей и лучших стратегических решений. Одно обстоятельство в нашем контексте особенно актуально: влияние, которое воля граждан, то есть суверена, оказывает на решения политической системы в целом, не в последнюю очередь зависит от качества просветительского вклада, вносимого СМИ в формирование общественного мнения. Это связано с тем, что СМИ опираются на предварительно обработанные журналистами темы и материалы, на альтернативные источники, на мнения «за» и «против», словом, на информацию, поступающую в публичную сферу среди прочего по медиаканалам политических партий, объединений и PR-агентств, представляющих собой саморегулирующиеся социальные системы, а также от интеллектуалов и общественных деятелей. Этот более или менее просвещенный плюрализм мнений, «профильтрованный» через систему СМИ, дает каждому гражданину возможность составить собственное мнение и сделать максимально, с его точки зрения, рационально мотивированный выбор. Однако конкуренция мнений и решений в самой публичной сфере остается открытой; здесь обсуждение все еще отделено от индивидуально принимаемых конкретных решений, поскольку в публичной сфере даже выборы в парламент лишь готовятся. Только избранные члены парламента могут друг с другом совещаться и принимать решения в соответствии с демократическими процедурами. Только в представительных органах власти и других государственных учреждениях, особенно строго в судах, правила и регламент приспособлены к той совещательной модели формирования мнений и воли, которая гарантирует презумпцию более или менее рационально приемлемых решений, принимаемых большинством.

Чтобы верно оценить ограниченное влияние политической публичной сферы, мы должны в целом посмотреть на организационную часть конституции и структуру действующей политической системы, основанной на разделении труда, и воспринять их как как блок-схему. Тогда мы увидим, как поток демократически сформированных мнений и волеизъявлений граждан разветвляется за пределами их электоральных решений и устремляется по каналам, осаждаемым лоббирующими функционерами, партийной политики, законодательства, судебной системы, администрации и правительства. Он перетекает в решения, основанные на компромиссе, не выходящем за рамки закона, между государственными потребностями, общественными интересами и приоритетами избирателей. Последствия легитимных решений затем оцениваются и критикуются в политической публичной сфере, а по истечении срока полномочий перерабатываются в новые приоритеты избирателей. Мысль о том, что политические дискуссии также ориентированы на достижение согласия (Einverständnisses), часто понимается неверно. Она ни в коем случае не подразумевает идеалистического представления о демократическом процессе как о безмятежной беседе. Напротив, можно допустить, что ориентация разумных участников дискуссии на истинность или правильность своих аргументированных убеждений только распаляет политические споры и придает им принципиально агональный характер. Тот, кто аргументирует свое мнение, тот спорит, оспаривает (widerspricht). Эпистемический потенциал взаимно оспариваемых мнений раскрывается только через право, даже поощрение сказать друг другу «нет» (reziproke Neinsagen), ибо предназначение спора – в развитии способности его участников корректировать себя, без взаимной критики они не смогут учиться друг у друга. В этом вся суть делиберативной политики: в политических дебатах мы совершенствуем наши убеждения и приближаемся к правильному решению проблем. В какофонии противоречащих друг другу мнений, выплескиваемых в публичную сферу, предполагается только одно – согласие в отношении принципов общей конституции, которая узаконивает все остальные споры. На фоне этого консенсуса весь демократический процесс представляется потоком диссенсусов (разногласий), вновь и вновь возбуждаемым, нацеленным на истину поиском рационально приемлемых решений.

В политической публичной сфере делиберативный характер формирования мнений и воли избирателей определяется качеством дискуссии и представленных позиций, а не стремлением к консенсусу, который все равно не может быть достигнут; напротив, ориентация участников на истину должна побуждать их к открытому спору, из которого проистекают конкурирующие общественные мнения. Эта динамика продолжающегося несогласия в публичной сфере формирует равным образом конкуренцию между партиями и антагонизм между правительством и оппозицией, а также разногласия между экспертами; задействованный таким способом арсенал аргументов может послужить основой для принятия обязательных процессуальных решений в соответствующих звеньях политической системы.

Институционализация высвободившейся анархической способности «говорить „нет“» (Neinsagens) во время публичных дебатов и избирательных кампаний, судов и совещаний правительства, в партийных спорах и дискуссиях в парламенте и его комитетах требует лишь предварительного политического согласия всех участников относительно главной интенции их конституции. А она достаточно проста: в ней лишь прописано скромное желание граждан подчиняться только тем законам, которые они сами себе установили. Без такого консенсуса относительно значения делиберативно принятого демократического законодательства для себя самих (Selbstgesetzgebung41) у меньшинств не было бы основания подчиняться решениям большинства. Однако мы не должны забывать о главном, от чего в конечном счете зависит судьба демократии: с нормативной точки зрения институт формирования общественной воли должен реально работать таким образом, чтобы конституционный консенсус избирателей время от времени подтверждался опытом. Результаты действий правительства должны находиться в зримой зависимости от решений избирателей, чтобы граждане могли видеть в них собственный рациональный вклад в демократическое формирование общественного мнения и общественной воли