Холкомб неодобрительно взглянул на него, прежде чем встать.

– Я, пожалуй, схожу к барону и расскажу новости. – Он задержался в дверях. – Мисс Везерсток, не желаете составить мне компанию?

– Я останусь и прослежу, чтобы наш пациент съел хотя бы несколько ложек супа.

– Вы уверены, что вам стоит находиться наедине с…

– С нами будет все хорошо, доктор Холкомб, спасибо вам большое за все.

Даже ее отказ звучал как комплимент.

Доктор подозрительно сощурил глаза.

– Как вам будет угодно.

И они остались одни.

Неужели она услышала, как бешено колотится его сердце? Увидела, как быстро поднимается и опускается его грудь? Чувствовала ли она, глядя на него, что-нибудь еще, кроме жалости?

Она выпустила его руку и потянулась за тарелкой супа у его кровати.

Растерявшись, он положил опустевшую руку снова на сердце, которое скорее болело, чем билось.

– Проголодались? – спросила она.

Не в силах опять найти слова, он лишь кивнул. Он не мог думать о еде. Не перед ней. Она – леди, изысканность проявлялась в каждом ее жесте. А если он сделает что-то неприличное?

– Очень хорошо. – Она подняла ложку. – Я кормила вас каждый день, все время, пока вы здесь. Это ваш любимый.

Неужели? Он взглянул на коричневую жидкость, в которой что-то плавало.

– Не возражаете, если я первая попробую? – Она поднесла полную ложку того, что напоминало бульон с водянистыми овощами, к своим полным розовым губам.

У него пересохло во рту, неотрывно глядя, как она пробует ароматный кусочек тушеного мяса. Он убрал руку с груди и прикрыл ею свои чресла.

– М-м-м, – простонала она, выражая высокую оценку. – Сегодня особенно вкусно.

Сбитый с толку реакцией своего тела на нее, он скрестил бедра и, пошевелившись, застонал от боли.

– Вы должны есть, чтобы выздороветь. – Ее глаза превратились в озера сострадания. – Неужели ничего нет такого, что заставило бы вас хоть немного поесть? Что бы это могло быть?

– Ваше имя… – Слова исчезли прежде, чем он закончил выражать свою мысль. Она быстро заморгала и, затрепетав, чуть было не выронила тарелку. Она порозовела, словно персик, вспыхнула от смущения. Он отметил это на будущее.

– Лорелея. Меня зовут Лорелея Везерсток.

Лорелея. Он не отважился повторить ее имя. Оно слишком прекрасно. Слишком поэтично. Сначала ему нужно потренироваться. Научиться произносить его, прежде чем обращаться к ней.

– Вы человек слова? – спросила она.

Его сердце остановилось.

– О чем вы?

Был ли он человеком слова? У него появилось зловещее предчувствие, что нет.

– Вы сказали, что поедите.

– Ах… да. – Это он мог сделать. В тот момент он действительно понял, что никогда не нарушал обещаний, данных Лорелее. Он сдержит свое слово или умрет ради нее.

Она опустила ложку, зачерпнула еду и поднесла к его губам.

Как только он начал есть, она непроизвольно повторяла за ним все его движения, открывала и закрывала рот, подобно зеркалу. Проглатывала, когда он глотал, как будто обучала его принимать пищу.

Она его совершенно ошеломила, он даже не почувствовал вкуса еды, пока не съел вторую ложку.

Она говорила правду. Еда была очень хороша. Суп приготовили из темного соленого мяса, сладкой моркови, картофеля и зелени, и его изумительный вкус он не мог ни с чем сравнить. Что-то ему подсказывало, что он не привык к хорошей еде.

Дотронувшись языком до ложки, он подумал, что это недозволительная близость – делить с Лорелеей один и тот же столовый прибор. Пробовать то, что пробовала она. Прикасаться ртом к тому, чего касалась она.

Может быть, она была тем секретным ингредиентом, благодаря которому еда оказалась такой вкусной?

– Вам, наверное, интересно, из-за чего этот бульон получился таким вкусным, – догадалась она.

Он моргнул. Неужели она умеет читать мысли? Он сразу отбросил эту нелепую идею. Если бы это было так, она бы с криком выбежала из комнаты.

Он почувствовал, что не в состоянии глотать, глядя на ее губы, ее глаза, ее волосы, ее шею, то, что ниже шеи или… в общем, на самом деле, на всю ее целиком. Он загляделся на маленький непослушный завиток, непринужденно торчащий у мочки уха. Тот танцевал и мерцал в свете одинокой свечи, словно бриллиант, радужно переливаясь всеми оттенками синего, зеленого и розового. Может быть, он создан из перламутра?

Она протянула ему очередную ложку, и его внимание привлекло синюшное пятно у нее на запястье. Синяк проступал сквозь тонкое кружево ее рукава. Фиолетового оттенка, начинающий приобретать неприглядную желтизну. Она ушиблась?

– Это – соль, – таинственно сказала она.

– Это – что? – Он задумался, и, посчитав, что он долго не жует, она влила еще ложку супа ему в рот.

– Соль с реки Блэкуотер – лучшая в мире и самая редкая. Ее очень трудно произвести, потому что ее очень мало, но у нас, местных, есть способы. – Она одарила его таким озорным подмигиванием, что он едва не подавился.

Лорелея. В ее имени та же копна кудряшек, что и в непокорных льняных локонах, что струясь ниспадали на плечи. Короткие пряди сиянием обрамляли лицо. Очень даже подходит. Такое прекрасное имя, и почему они?..

– Почему они зовут вас уткой?

Даже в золотом свете было видно, как она побледнела.

– Вы не знаете?

Он покраснел вместе с ней, жалея, что сказанного не воротишь. Или не выдерешь этой самой ложкой свой глупый язык. Да он готов был сделать что угодно, лишь бы не видеть этой униженности в ее глазах.

И все потому, что она неровно ходит. За этим что-то скрывалось. Он должен был догадаться.

Но он все же надеялся, что прозвище скорее ласковое, нежели глумливое. Данное в семейном кругу девочке, склонной спасать осиротевших утят или что-нибудь подобное. В моменты его просветления она рассказывала ему о своем маленьком зверинце. И в эти благословенные моменты он не желал избавиться от бренной плоти, слушая ее рассказы о шаловливых выходках животных.

Он понимал, что облачен в чужую рубашку с длинным рукавом. Жуткие струпья растянулись по всей руке, туловищу и опускались ниже талии. Он не мог их видеть, но явственно ощущал их угрожающее присутствие на теле по постоянному дерганью и не проходящей боли.

– Давным-давно я сломала лодыжку, – пробормотала она. – Прямо как вы. Но мою вовремя… не вылечили.

Зачерпывая еще одну ложку супа, она заставила себя улыбнуться, тем самым давая понять, что не желает продолжать этот разговор.

Он послушно ел.