– Не дают таким старым кредитов.

– А ты поди ей докажи.

– Ладно, вернемся от твоей бабки к нашей, покойной. Про родственников что-нибудь выяснили?

– Какие родственники? Тебе же девчонка из собеса сказала, что старуха одинокая.

– Слушай, – неожиданно оживился Володя. – Тебе эта Анна Железнова не показалась чокнутой?

– Не то чтобы чокнутой, а какой-то блаженной. Не от мира сего.

– Да уж! Никто уже лет десять не носит таких пальто… Вроде молодая девка, а так себя запустила…

– А она не могла старушку замочить, как ты думаешь?

Аня закусила губу, чтобы не вскрикнуть – она никак не ожидала такого обвинения.

– Сначала я именно так и подумал, – протянул Володя. – Но у девчонки алиби, его, конечно, еще надо подтвердить…

– И какое у нее алиби?

– В момент убийства, а совершено оно, если верить нашему эксперту, между 8.30 и 9.30 утра, гражданка Железнова была на другом конце столицы – получала аванс по месту работы… Свидетелей, как понимаешь, найдется куча…

Стас двусмысленно хмыкнул, после чего достал из кармана сигареты, спички и, присев на корточки, закурил.

– Необычное это убийство, – задумчиво проговорил он, выпуская дым через нос. – Непохожее на другие…

– Я бы сказал, убийство в стиле ретро, – меланхолично заметил Володя.

– Тебе тоже пришло в голову именно такое сравнение?

– Наверное, из-за этого дурацкого кинжала, кстати, надо пробить у антикваров, какова его рыночная стоимость…

– Мне кажется, дело не только в кинжале. Просто сейчас так не убивают… – Стас нервно стряхнул пепел с сигареты. – Вспомни, сколько мы дел вели (заказухи я в расчет не беру, там другое), а все одно и то же… Грабят – убивают, насилуют – убивают, завидуют – убивают, перепьются – тоже убивают. Грязь, деньги, кровища, похоть! Но на моей памяти нет ни одного убийства, похожего на это… Оно какое-то ненастоящее: чистенькое, прилизанное, даже элегантное… То ли книжное, то ли киношное, то ли лубочное…

– То ли ритуальное, – неожиданно перебил товарища Володя.

– Кинжал не ритуальный, обычный боевой…

– Знаю, но он должен что-то символизировать, иначе старушку зарезали бы обычным кухонным ножом…

Володя хотел еще что-то добавить, но когда он открыл рот, из-за холодильника со страшным грохотом выпала Анна. Устав сидеть в скрюченном положении, она решила распрямиться, а так как хорошо у нее ничего в жизни не получалось, то, пытаясь сесть поудобнее, она каким-то образом умудрилась зацепиться ступней за ножку табурета, после чего полетела на пол, больно приложившись лбом о батарею.

– Зрасте, – пролепетала Анна, неуклюже поднимаясь. – Я тут задремала… Извините…

– Это что еще за явление Христа народу? Тебе куда было велено идти? – накинулся на нее Стас.

– Домой, – с дрожью в голосе ответила она.

– А ты чего тут сидишь?

– Я же говорю, задремала…

– А ну топай домой по-быстрому, пока я тебя в каталажку не упек…

Аня от страха задрожала, и, бормоча извинения, стала мелкими шажочками продвигаться к выходу.

– И сумку не забудь! – рыкнул Стас, сверкнув глазами.

Аня послушно вернулась за сумкой, вцепилась в нее, как в спасательный круг, и бочком, бочком вышла в прихожую. На счастье, труп уже убрали (на полу остался только меловой трафарет), поэтому Анна беспрепятственно преодолела расстояние до двери, быстро распахнула ее и пулей вылетела на лестничную клетку.

До первого этажа она добежала в считаные минуты, но вместо того, чтобы выйти из подъезда и, как было велено, топать домой, Аня устало опустилась на заплеванную ступеньку, уткнулась лбом в стену и по-щенячьи заскулила. Вообще-то она не была плаксой, но сегодня что-то разнюнилась… Сначала от испуга рыдала, потом от растерянности, позже из-за жалости, а вот теперь от обиды… Да, ей было обидно! Но не потому, что на нее накричали и обозвали явлением Христа народу, к этому ей не привыкать, на нее кричали все, кому не лень, горько стало оттого, что ей некуда было идти. Конечно, жилплощадь у нее есть, и довольно большая (целых двенадцать метров), но комнату в коммуналке, где, к слову, она прожила всю жизнь, у нее язык не поворачивался называть домом. И причин этому множество.

Первая из них: комнатенка была жутко неуютной. До революции на месте Аниной обители был выход на черную лестницу, но в тридцатых годах прошлого века лестницу решили забаррикадировать, а узкий длинный коридор с бетонным полом и подслеповатым оконцем у самого потолка сделать комнатой. Вторая причина – чтобы попасть в свои «покои», Ане приходилось пересекать не только всю квартиру, но и кухню, а это просто ужасно, потому что вместе с ней в комнату проникает и пар, и вонь, и гарь, и дым, и ругань злющих соседей. Третья, и самая весомая, – все то время, что провела в стенах этой комнатенки, Аня была несчастна. Конечно, она и в садике, и в школе, и в библиотеке, и даже в кино не ощущала себя особенно счастливой, но дома, дома она просто задыхалась… Ее угнетали и вечная сырость, и непрекращающийся гам, и убогость обстановки, и отсутствие элементарного уюта, и вечные материны любовники, сменяющие один другого, и то, что, когда эти любовники появлялись, Ане приходилось ночевать в шкафу…

Последняя проблема исчезла, когда мать умерла, но легче Ане не стало, так как все осталось по-прежнему: и сырость, и убогость, и гам. Не так давно у Ани появилась было надежда: ее соседка Агриппина Тихоновна привела покупателя на свою комнату, и покупатель этот, окинув взором двухсотметровые дореволюционные хоромы, возжелал купить их целиком. Взамен предложил каждой семье по квартире на выселках. Обитатели коммуналки, коих насчитывалось восемнадцать человек, на предложение «благодетеля» отреагировали по-разному – кто-то тут же согласился, кто-то решил торговаться, на выселки им, видите ли, ехать не хотелось, кто-то отказался категорически, потому что все равно обманут. В числе самых покладистых оказалась и Аня, да ее не особенно слушали – из ее клетушки потенциальный покупатель собирался сделать кладовку.

В итоге ничего у них с продажей не вышло, устав выслушивать нелепые требования жильцов, дяденька купил другую коммуналку, этажом ниже, сделал в ней ремонт и уже вселился вместе с женой, родителями, дочкой, ротвейлером и крысой неизвестной сиамской породы.

Больше пока желающих приобрести их запущенную коммуналку не было, а Аня так надеялась… Иногда, когда от духоты и влажности она не могла уснуть, в ее воображении возникала такая картина: отдельная квартира (пусть на выселках, пусть однокомнатная, но отдельная) со светлой кухней, на окне занавески в горошек, непременно красные, на подоконнике герань, в углу стол, на нем солоночки, салфеточки, чашечки, блюдца, рядом табуретка, на табуретке она, Анна, на ее коленях кот… Все! Больше ничего ей для счастья не надо… Даже сотового телефона!