– Я тронута, – сказала мамочка. – Искренне тронута. Как мило это от тебя слышать, Эдвард.

– А на что ты собираешься жить? – спросил Теодор.

– На пособие по инвалидности, – ответил Эдвард. – Здоровье у меня никуда. Может, я скоро умру, и тогда ваша мать получит страховку. Только надо будет все это оформить.

– Таблеток там нет, зато посмотрите, что я нашел! – сказал Леопольд, возвратясь в столовую.

– Мое кольцо, последняя память о школе! – воскликнул Теодор. – Я его уже несколько месяцев ищу! – Он возмущенно посмотрел на мамочку. – Это ты его украла!

Эдвард встал и шагнул к Теодору.

– Не смей при мне так разговаривать с матерью!

– Эдвард, заткнись, – сказала мамочка.

– Как я рад, что ты разбил свой мотоцикл, Эдвард, – сказал Леопольд. – Тебе категорически нельзя садиться за руль. Как ты только права получил со своей эпилепсией!

– Когда я подавал на права, справки не спросили, – ответил Эдвард. – Наверное, рано или поздно все бы выяснилось, но, когда я сюда переехал, я получил новые, и семь лет про меня никто не вспоминал.

– Знаете что! – радостно воскликнула мамочка. – Пусть Эдвард примет душ, мы все оденемся, и я отвезу вас в библиотеку!

– Я бы все-таки хотел понять, как мое кольцо оказалось у тебя под кроватью, – обиженно напомнил Теодор.

– Мне надо сначала заняться машиной, – сказал Пирс и встал. – Я собирался сегодня поменять масло в коробке передач.

Зазвонил телефон.

– Снимите кто-нибудь трубку, – проговорила мамочка.

– Не хочу, – сказал Пирс. – Подойди ты.

– И не подумаю, – сказала Мариэтта. – Сам подойди. – И она принялась декламировать под аккомпанемент телефонных звонков: – «И тогда во гневе поднял Мощный лун свой Гайавата».

– Теодор, наверное, это тебя, – сказала я. – Может, подойдешь?

– Кому я мог понадобиться? – сказал Теодор. – И вообще, я терпеть не могу подходить к телефону.

Все взоры обратились на Леопольда. Он пристально разглядывал потолок.

– Там наверху паутина, – сообщил он.

– Господи боже мой! – сказал Эдвард, встал и отправился к аппарату, висевшему всего в нескольких футах, на стене перед входом на кухню. – Одну минуту, – сказал он в трубку. – Евангелина, это тебя.

– Кто? – спросила мамочка.

– Не знаю. – Эдвард протянул ей трубку.

– Это правда вы? – сказала мамочка с придыханием. – Как вы там, милый?

Она шагнула в кухню, прикрыв за собой хлипкую дверку.

– Эдвард, сам-то ты как? – спросил Пирс.

Эдвард беспокойно расхаживал взад-вперед.

– Не то чтобы очень, – ответил он. – Отсидел полгода за коробок марихуаны. Черт знает, что такое! А… ваша мать – у нее, что, кто-нибудь завелся?

Я спустилась вниз. Щенки разбрелись по двору кто куда. Травы там никакой нет, только несколько чахлых дубков и кое-где островки мха, а вокруг драный сетчатый забор. Футах в сорока, у подножия холма, на котором стоит наш трейлер, начинается озеро. Сегодня по нему плавали гуси. Было воскресенье, и на Алгонкинском испытательном полигоне на другом берегу было тихо. Пока я нашла и собрала всех щенков, прошло минут десять.

Я взяла их в охапку и отнесла в нашу с Мариэттой спальню. Мариэтта сидела у туалетного столика и накладывала тени прямо поверх прежних наслоений.

– Что ты делаешь? – спросила я, укладывая визжащих щенят в коробку.

– Умащаюсь благовонными маслами, – ответила Мариэтта. – Сюда направляется мистер Хартли.

– С чего ты взяла? – спросила я и, сняв пижамные штаны, полезла в комод в поисках хоть какой-нибудь одежды.

– Это он загнил. Мама сказала, что не может приобрести пылесос, который он вчера нам показывал, и он хочет привезти другой агрегат, реконструированный.

– Реконструированный? – переспросила я. – То есть подержанный?

– Подержанный, но в прекрасном состоянии, – сказала Мариэтта. – И гораздо дешевле. Где мой пинцет?

– Не понимаю, с чего это ты так прихорашиваешься. Я думала, он не в твоем вкусе.

Я протянула ей пинцет и, присев на краешек кровати, стала натягивать пурпурные брюки-клеш.

– Как-никак мужчина, – сказала Мариэтта. – Мама говорит, его ждет несметное богатство. Я не намерена работать без крайней необходимости. К чертям феминистские идеалы! Что ты мне дала? Этот не тот пинцет. Где мой, нормальный?

– Не знаю, где нормальный пинцет, – сказала я. – Не могу понять, как можно интересоваться этим волосатым типом с мясистой мордой. Вид у него совершенно неаппетитный, разве что усики… А ты такая утонченная и изысканная. Как спелый плод из райских кущ.

– Если его компьютерная сделка выгорит, Стив Хартли заработает миллионов тридцать, самое маленькое.

– Мне всегда нравился колбасный фарш, – сказала я. – К тому же, мне показалось, что он влюблен в меня. Быть любимой – это дорогого стоит.

Мариэтта обернулась. В кулаке ее зловеще сверкнул пинцет.

– Думаешь, я его у тебя не отобью?

– Ты? Ни фига!

И тут я придумала, что еще надеть. Где-то в недрах шкафа валялся парик, который я приберегала для особых случаев. Если Мариэтта решила сманить мистера Хартли, то ей придется попотеть.

Я перерыла все и наконец нашла его. Стянув волосы в хвостик, я убрала их под парик, представлявший собой шелковистую огненно-рыжую синтетическую гриву.

– Сука! – воскликнула Мариэтта, надевая поверх тускло-зеленых леггинсов ситцевое платье в крупные розы. – Подлецу все к лицу. И профиль у тебя точеный, и лет тебе всего девятнадцать.

Я самодовольно улыбнулась. А потом села и разревелась.

– Ну, что с тобой такое? – спросила Мариэтта. Она села рядом и обняла меня за плечи.

– Никогда мне не вырваться из этой норы! – сказала я. – Так и останусь я в этом болоте, в этой сточной канаве на веки вечные!

– Нет, дорогая, – сказала Мариэтта. – Когда-нибудь вырвешься!

– Поищи свой нормальный пинцет у мамы под кроватью, – посоветовала я.

– Быстро же вы добрались, мистер Стив! – весело сказала я.

– Я был неподалеку. – Он нервно огляделся вокруг. – А звонил с бензоколонки.

Мамочка стояла у меня за спиной.

– Мистер Хартли, входите! – сказала она. – Позвольте представить вам моего жениха, Эдварда Шумахера. Вы с ним почти ровесники. Надеюсь, вы подружитесь.

Теодор зажал уши руками.

– Господи, мама! Хоть иногда думай, прежде чем что-нибудь сказать.