Мы жили в большой трехкомнатной квартире на двадцать девятом этаже башни «Тотем», причудливой ячеистой конструкции из бетона и стекла на четырех гигантских ногах из необработанного бетона, напоминавшей отвратные на вид, но, говорят, вкуснейшие грибы под названием, если не ошибаюсь, сморчки. Башня «Тотем» находится в самом центре квартала Богренель, прямо напротив Лебединого острова. Меня воротило от нашей многоэтажки и от всего квартала Богренель тоже воротило, но Юдзу обожала этот гигантский бетонный сморчок, она буквально «сразу в него влюбилась», о чем заявляла всем гостям, во всяком случае в первое время, впрочем, может, и теперь заявляла, но я давно перестал общаться с гостями Юдзу, за минуту до их появления запирался у себя в комнате и весь вечер носа оттуда не показывал.

Мы уже несколько месяцев спали в разных комнатах, я оставил ей «супружескую спальню» (супружеская спальня, уточняю для моих читателей из народа, это обычная комната с гардеробной и ванной), а сам занял «комнату для друзей», пользуясь смежной с ней душевой, – душевой мне было вполне достаточно: почистил зубы, принял душ, и готово.

Наши отношения достигли терминальной стадии, ничто уже не могло бы их спасти, да и незачем, однако нельзя не признать, что у нас была квартира с так называемым «великолепным панорамным видом». Окна гостиной и супружеской спальни выходили на Сену, за ней, по ту сторону 16-го округа, виднелся Булонский лес, парк Сен-Клу и так далее; в ясную погоду на горизонте маячил даже Версальский дворец. Окна моей комнаты выходили непосредственно на соседний «Новотель», до которого было рукой подать, и поверх него – на большую часть Парижа, но это зрелище меня не занимало, я никогда не раздергивал двойные шторы, потому что меня воротило не только от квартала Богренель, меня воротило и от Парижа, я испытывал отвращение к городу, где кишмя кишели представители эко-ответственной буржуазии, я, может, и сам представитель буржуазии, но уж точно не эко-ответственный, я ездил на дизельном внедорожнике – так что, не совершив за всю жизнь никаких особо добрых поступков, я, по крайней мере, внес свой вклад в разрушение планеты, – и вдобавок еще систематически саботировал налаженную домоуправлением программу раздельного сбора мусора, бросая пустые винные бутылки в контейнер для бумаги и тары, а пищевые отходы – в бак для стекла. Я даже немного кичился отсутствием у себя сознания гражданского долга, а кроме того, подленько мстил таким образом за непристойную квартплату и стоимость коммунальных услуг – на квартплату, коммунальные услуги и ежемесячное пособие Юдзу, которое она затребовала на «хозяйственные нужды» (ограничивавшиеся, в основном, заказом суши), уходило девяносто процентов моего заработка, так что в конечном счете моя взрослая жизнь свелась к медленному проеданию отцовского наследства, а мой отец такого не заслуживал, нет, давно пора покончить с этим идиотизмом.

Когда я познакомился с Юдзу, она работала в японском культурном центре на набережной Бранли, в полукилометре от нашей квартиры, и при этом ездила туда на велосипеде, на своем дурацком голландском велосипеде, который ей потом приходилось впихивать в лифт и парковать в гостиной. Думаю, на эту синекуру ее пристроили по блату родители. Я понятия не имел, чем промышляли ее родители, но деньги у них явно водились (из единственных дочерей богатых родителей получаются такие вот Юдзу, вне зависимости от страны и культуры), возможно, и не такие уж большие деньги, вряд ли ее отец был президентом «Сони» или «Тойоты», скорее уж каким-нибудь чиновником, высокопоставленным чиновником.

Ее взяли на эту должность, объяснила мне Юдзу, для «омоложения и модернизации» культурной программы. Тут ей было над чем поработать: от буклета, в который я заглянул, когда впервые зашел к ней в офис, повеяло смертельной тоской: кружки по оригами, икебане и тенкоку, выступления театра камисибай и барабанщиков тайко, лекции об игре в го и чайной церемонии (школа Урасэнкэ, школа Омотэ Сэнкэ); их редкие японские гости являлись живыми национальными сокровищами, едва живыми точнее, большинству из них было под девяносто, их следовало бы величать национальными сокровищами при последнем издыхании. Короче, ей достаточно было организовать две-три выставки манга или пару фестивалей, посвященных новым тенденциям в японском порно, чтобы выполнить свои обязанности по контракту; it was quite an easy job[12].

Я перестал ходить на мероприятия Юдзу полгода назад, побывав на выставке Дайкичи Амано. Этот фотограф и видеохудожник снимал обнаженных женщин, положив на них разных мерзких тварей вроде угрей, кальмаров, тараканов и кольчатых червей… На одном видео японка зубами хватала за щупальца осьминога, вылезающего из унитаза. По-моему, мне никогда не доводилось видеть ничего более отвратительного. К сожалению, я, как водится, начал с буфета и только потом обратил внимание на экспонаты; через пару минут я ринулся в туалет культурного центра, где меня и вырвало рисом и сырой рыбой.

Выходные всякий раз превращались в пытку, зато в будни мне удавалось почти не встречаться с Юдзу. Когда я уходил в министерство, она еще спала беспробудным сном – она вообще редко вставала раньше полудня. А когда я возвращался с работы около семи вечера, ее, как правило, не было дома. Вряд ли ее отсутствие в столь поздний час объяснялось служебными функциями, но, в конце концов, ее можно понять, Юдзу было всего двадцать шесть, мне на двадцать лет больше, а с возрастом стремление к общественной жизни снижается, рано или поздно признаешься себе, что закрыл тему, кроме того, я установил у себя в спальне декодер SFR с доступом к спортивным каналам и теперь смотрел матчи футбольных чемпионатов Франции, Англии, Германии, Испании и Италии, обеспечив себе долгие часы развлечений, будь у Паскаля декодер SFR, он бы небось запел по-другому, да и стоило это не дороже, чем у других провайдеров, непонятно, почему SFR в своих рекламных кампаниях не делает упор на такой великолепный пакет спортивных программ, впрочем, это их дело.

Однако, с точки зрения общепринятой морали, гораздо предосудительнее было пристрастие Юдзу к «секс-пати», в котором я не сомневался. Как-то в самом начале нашего романа я ее туда сопроводил. Это мероприятие проходило в особняке на набережной Бетюн, на острове Сен-Луи. Я понятия не имею, какова рыночная стоимость такого дома, миллионов двадцать евро, как знать, – но ничего подобного я никогда не видел. В вечеринке принимали участие человек сто, в соотношении приблизительно два мужика на одну женщину; мужчины с явно более низким социальным статусом в большинстве своем были моложе женщин, многие из них вообще смахивали на пригородных гопников, и я даже было решил, что им тут приплачивают, хотя не факт, в конце концов, ебля на халяву для многих мужчин уже подарок, плюс в анфиладе из трех парадных салонов подавали шампанское и птифуры, там я и провел вечер.

Ничего имеющего отношения к сексу в парадных салонах не происходило, но весьма эротические наряды женщин и постоянные отлучки парочек или целых групп, которые то поднимались наверх в номера, то, наоборот, спускались в подвал, не оставляли никаких сомнений относительно характера этого сборища.