«В 10-м часу ночи в центре города два субъекта, преследуя третьего, открыли стрельбу и бросили бомбу, разорвавшуюся со страшной силой. Тяжело ранено десять человек».

«Сегодня на окраине города, в густо населенном доме, в бедной квартире, взорвалась бомба. Тяжело ранены два анархиста, изготовившие снаряд, хозяйка квартиры и мальчик — рассыльный „Петербургского агентства“».

«Вчера вечером на Мещанской улице убит полицейский надзиратель; стрелявшие скрылись. При обыске в ближайших домах обнаружено много нелегальной литературы; много по подозрению задержанных. Вчера вечером около аудитории ранен агент сыскной полиции».

«Воспитанник одесского художественного училища Евгений Шумахер, 18-ти лет, за покушение на „экспроприацию“ в квартире профессора каллиграфии Коссодо и стрельбу в городового приговорен сегодня военным судом к повешению».

Одесские террористы часто придавали своим операциям театрализованный и эффектный характер. Они прятали лица под черными масками и представлялись «народными мстителями» или «благородными разбойниками», набирая потенциальных сторонников в среде люмпенов — босяков, безработных. Откровенно бандитские одесские группировки «Черный ворон» и «Ястреб», совершая налеты на магазины и лавки, не забывали поговорить о борьбе с угнетателями и равноправии.

Полууголовная «Молодая воля» одной из первых начала рассылать богатым горожанам вежливые письма с просьбой пожертвовать деньги на нужды организации. Впрочем, так действовала не только она. Почти такие же записки рассылала купцам, ювелирам и банкирам организация «Маккавеи» — из еврейских подростков. А потом то же самое делал и Мишка-Япончик, но уже не прикрываясь никакой политикой. Союз «Золотая маска» (был и такой!) уведомлял своих потенциальных жертв следующим высокопарным образом: «Великий трибунал союза „Золотая маска“, в конспирации своей постановил поставить вам в известность…»

Надо сказать, что идейные революционеры, в том числе и анархисты, время от времени выражали обеспокоенность, что криминальные группировки, использующие «знамя революции», могут скомпрометировать их идеи и цели. Но… той же «Молодой воле», в которой начинал будущий «король Молдаванки» Мишка-Япончик, на первых порах помогали и эсеры, и социал-демократы, и организаторы отрядов еврейской самообороны. Как заявляли идейные последователи Петра Кропоткина из группы «Хлеб и воля»: «Только враги народа могут быть врагами террора!» А разобраться в оттенках одесских террористических и «партизанских» групп часто было довольно сложно, а то и невозможно. Одесский корреспондент газеты «Санкт-Петербургские ведомости» обреченно восклицал в своем очерке: «Стреляют „анархисты-коммунисты“, „младовольцы“, „маккавеевцы“ и „золотые маски“. Стреляют все, все, но при чем тут я, мирный гражданин?»

К 1908–1909 годам правительство во главе с Петром Столыпиным при помощи жестких мер сумело сбить революционную волну. Тогда-то и стало крылатым выражение «столыпинские галстуки» — то есть виселицы, на которые революционеров и террористов отправляли по приговорам военно-полевых судов. Валентин Катаев в романе «Хуторок в степи» описал, как за эти «галстучки» пострадал один из самых известных жителей Одессы — куплетист и скрипач Лев Зингерталь, выступавший в синематографе «Биоскоп Реалитэ».

Однажды владелица заведения мадам Валиадис предложила Зингерталю обновить свой репертуар чем-нибудь политическим и подняла цены на билеты. И Зингерталь стал петь частушки с такими словами: «У нашего премьера ужасная манера — на шею людям галстуки цеплять». После этого куплетист в 24 часа «вылетел из города», мадам Валиадис разорилась «на взятки полиции» и «Биоскоп Реалитэ» закрылся.

* * *

Расцвет терроризма в Одессе пришелся на детские годы Блюмкина. Но к началу Первой мировой войны революционное подполье снова оживилось. В городе нелегально действовали кружки и организации анархо-коммунистов, эсеров, социал-демократов.

Возможно, что решающую роль в приобщении Блюмкина к революции сыграла семья. «У Блюмкина есть брат Лев — анархист по убеждениям и одновременно сотрудник буржуазных газет, в том числе „Южной мысли“», — рассказывал знакомый Якова по Одессе Петр Зайцев.

Однако по другим данным, братья Блюмкина Лев и Исай и сестра Роза примыкали к социал-демократам.

Лев Блюмкин, он же Моисей-Лейба Гершов Блюмкин, попадал в поле зрения полиции как минимум дважды. В первый раз — в августе 1904 года. Как свидетельствуют хранящиеся в ГА РФ документы Одесского охранного отделения, полиция нагрянула в одну из квартир дома 14 по Картамышевской улице, где, по ее данным, проходила сходка «рабочих социал-демократической партии под руководством интеллигентов». Сохранились их имена: Янкель Вейсман, 19 лет, Иось Лившиц, Рухля Юдкович, 30 лет, Роза Гойхман, 17 лет, Арон Кельнер, 20 лет, Хана Малкина, 20 лет, Ида Ешпа, 15 лет, Голда Наготович, 19 лет, Хана Корнер и Моисей Ицекзон.

Когда полиция появилась в квартире, один из участников сходки читал стихотворение Некрасова «Размышления у парадного подъезда», а остальные его слушали. Сыщики начали обыскивать все квартиры дома и кое-что нашли — брошюру «Чего хотят социал-демократы?», листовку «Первое Мая», написанные от руки стихи «Рабочая Марсельеза». Во время переписи собравшихся Моисей Ицекзон назвался жителем дома 34 по Малой Арнаутской улице. Но полиция быстро установила, что эти данные — «липа».

Установила она и подлинное имя «Ицекзона» — им оказался «сосницкий мещанин Мойше-Лейба Блюмкин», проживавший по адресу: Госпитальная улица, 44, в квартире мещанки Бейлы Борщик. При обыске квартиры в сундуке были найдены: два номера газеты «Искра», прокламация «Доклад о 11 очередном съезде и положении дел в партии», прокламация «Чего хотят социал-демократы?» и 1200 экземпляров новейшей прокламации «Ко всем рабочим и работницам г. Одессы» Одесского комитета РСДРП.

Именно тогда Лев Блюмкин рассказал о своей семье и о том, что он сам недавно приехал в Одессу и собирался держать экзамен в 7-й класс гимназии. Но здесь он, скорее всего, приврал. Из документов известно, что в Одессе он жил уже по крайней мере семь лет — со времени переписи.

Интересно, что из одиннадцати арестованных по этому делу Лев Блюмкин получил больше всех — три месяца тюрьмы. 29 октября 1904 года он был выпущен и «отдан под особый надзор полиции в г. Одессе», так как «сведения о степени виновности Блюмкина собраны, то в дальнейшем его содержании под стражей надобности нет».

Были проблемы с законом и у Розы Блюмкиной. В марте того же 1904 года агенты полиции сообщили, что 20 марта «в доме номер 34, кв. 2, по Старо-Сенной площади состоится собрание молодежи в значительном количестве, с платой за вход по 30 коп. и за хранение вещей по 10 коп. Собранные таким путем деньги предназначены для передачи в одесский комитет РСДРП».

Поэтому, говорилось в отчете Департамента полиции, «в указанную квартиру, занимаемую женой сосницкого мещанина Хаей-Лившей Блюмкиной, были командированы чины полиции, которые застали там 63 человека, поименованных в предоставляемом при сем списке.

Произведенными личными осмотрами у собравшихся, а равно и у хозяев квартиры ничего преступного не обнаружено, почему собравшиеся были переписаны и отпущены…