Прежде чем выйти замуж за Альберта, отца Льюиса, Флоренс Гамильтон училась в Куинз-колледже в Белфасте и там опережала многих в логике и математике. Альберт Льюис получал образование в английском пансионе, где директором был Уильям Кёркпатрик, очень строгий человек, но прекрасный распорядитель, позже обучавший юного Льюиса. Потом Альберт выучился на солиситора, юриста низшей инстанции в британской судебной системе, открыл частную контору в Белфасте и занимался этим всю жизнь. 29 августа 1894 года он женился на Флоренс.

Дедушка Льюиса служил викарием в местной церкви, которую посещала вся семья. Дед проповедовал крайне горячо и порой рыдал на кафедре. Льюис вспоминал: когда он был еще очень мал, ему и его брату Уоррену церковные службы казались неприятными и вызывали смущение, такое сильное, что дети едва держались, чтобы не расхохотаться. Эта ранняя встреча с формальной религией сыграла немаловажную роль в религиозном становлении Льюиса: позже он отказался от «веры детства», стал считать духовное мировоззрение «глупым» и обратился к альтернативе материализма.

Когда Льюису было четыре года, мальчик заявил родителям, что его зовут Джекси; новое имя, сократившись до «Джек», стало прозвищем, и так его называли все близкие.

В автобиографии Льюис вспоминал о некоторых событиях детства, которые, как он понимал, имели духовный смысл. Одно произошло, когда ему было шесть. В книге «Настигнут радостью» он писал: «Однажды в те давние дни брат принес в детскую крышку от жестянки из-под печенья, которую покрыл мхом и разукрасил веточками и цветами так, что получился то ли сад, то ли игрушечный лес. Это была моя первая в жизни встреча с красотой… Всю жизнь мой образ рая хранит что-то от игрушечного садика брата». Льюис считал, что это воспоминание, а также «зеленые холмы», видневшиеся из окна детской, научили его «жажде»[43]. Отказавшись от атеизма, он, глядя в прошлое, начал понимать, что испытывал подобные переживания не раз. Он называл их «радостью», уточняя, что они «резко отличаются и от счастья, и от удовольствия». Позже он осознал, что его притягивало к себе не «место», как он раньше думал, а «Некто».

Когда мальчику было семь, Льюисы переехали в новый, более просторный дом за городом – Литтл-Ли. «Новый дом – это почти главный герой моей истории», – писал Льюис в автобиографии. В Литтл-Ли он провел большую часть самых важных для становления лет своей жизни, читая книги «среди длинных коридоров и пустых комнат, залитых солнцем, в тиши верхних этажей, в одиноких странствиях по чердакам, под далекое журчание воды в баках и трубах и шум ветра под черепичной крышей». В Белфасте часто идут дожди, и Льюис с братом много времени проводили в новом доме, рисовали и писали истории. «У нас всегда были карандаши, бумага, мелки и краски, а из-за погоды нам снова и снова приходилось сидеть дома, как в тюрьме… да, это пробуждало творческую фантазию… Мы вместе придумали Самшитовый мир: он разросся до невероятных пределов и стал нам на долгие годы утешением и радостью». Так Льюис развивал и воображение, и навыки писателя, оставшиеся с ним во взрослой жизни. Затем Уоррена «отправили в закрытую школу в Англии», и Льюис долго был один. «В шесть, семь и восемь лет, – вспоминал он, – я жил почти что одними фантазиями».

Когда Льюису было девять, его уютный мир постигла катастрофа. Умер дед по линии отца. Затем серьезно заболела мать. После многочисленных консультаций доктора нашли у нее рак и предложили операцию. Ее проводили дома, как это нередко делалось в ирландских семьях среднего класса. Льюис помнил то, что слышал и чуял в те часы, пока длилась операция и пока люди то спешно входили в комнату матери, то выходили. Почти полвека спустя он живо вспоминал, как отец пытался «вложить в мой пораженный ужасом ум те вещи, о которых я не думал прежде». Болезнь, страшная операция и смерть матери стали для мальчика тяжелым ударом. Льюис вспоминал, как его привели в спальню, где лежало тело матери, и говорил: «Волны ужаса накрыли мое горе».

Последствия этой трагедии – изменение поведения отца и его отношения к сыновьям, многолетняя депрессия Льюиса, пессимизм и «первый религиозный опыт» тщетной молитвы о выздоровлении матери – были крайне важны.

Альберт Льюис, сокрушенный смертью жены, решил, что не может должным образом заботиться о детях, и отправил обоих в закрытую английскую школу. Такие интернаты были и остаются частными и независимыми. Быть может, в силу юного возраста (ему было девять) и из-за того, что переезд ассоциировался с утратой любимой матери, Льюис «мгновенно возненавидел» Англию. Он ненавидел «странный английский акцент… монотонность… мили невыразительной земли, отделившей тебя от моря, поработившей, удушающей. Все было неправильно: вместо каменных стен и живых изгородей – деревянные ограды; вместо белых коттеджей – фермерские домики из красного кирпича; слишком большие поля… В тот миг во мне родилась ненависть к Англии, на исцеление от которой ушло много лет»[44]. Из-за мучительного чувства тоски и одиночества юный Льюис, вероятно, мог бы возненавидеть любое место вдали от уютной домашней крепости и от тех, кто заботился о нем.

Как оказалось, первую школу для сыновей Альберт выбрал неудачно. Для Льюиса то был ад. Учеников там было десятка два. Директор школы, по прозвищу «Старик», бил их тростью и славился жестоким нравом. Преподавали в школе главным образом сам директор, его сын и дочь. Льюис называл его жестокость «иррациональной и непредсказуемой». Его брат Уоррен писал о директоре: «Я видел, как он поднял мальчишку лет двенадцати за воротник, держал его на вытянутой руке, как собаку, и бил тростью по икрам». Отец одного мальчика обратился в Верховный суд с жалобой на жестокость директора. В конечном итоге школу закрыли из-за недостатка учеников, директора признали психически больным, и тот умер спустя два года. «Старик», священник Церкви Англии, оставил глубокое впечатление в душе Льюиса: даже полвека спустя ему было трудно простить учителя. Иные могут предположить, что директор получал сексуальное удовлетворение, творя жестокости с учениками, но Льюис так не думал: «В наши дни все говорят о садизме, но я не уверен, будто в той жестокости был эротический элемент». Разумеется, чуткий Льюис не мог пройти мимо того факта, что директор был священником.

Но не все было так плохо. Вспоминая прошлое, Льюис понимал: то место послужило ему подготовкой на пути к вере, к которой он в конечном итоге пришел. В автобиографии он говорил: «Жизнь в мерзком пансионе… учит жить надеждой и даже, в каком-то смысле, верой, ибо в начале каждого семестра дом и каникулы так далеки, что их себе представить не легче, чем рай». В те годы Льюис начал ходить в церковь и «молиться, читать Библию и пытаться жить по совести». Что же его на это подвигло? «Я боялся за мою душу, особенно ночью, когда сквозь окна нашей общей спальни, лишенные занавесок, ярко светила луна»[45].

Когда школу закрыли, Альберт отправил сына в другую, в «Шербург», находящийся в Молверне. Здесь мальчик попал под влияние мисс Кауи, школьной воспитательницы, заменившей ему мать. Та увидела, что Льюис крайне чувствителен и одинок. Тот откликнулся на заботу. Однажды директор увидел, как она держит Льюиса в объятиях – и тут же ее уволил, хотя та, наверное, не раз обнимала других мальчишек с материнской нежностью. Льюис скучал по ней и спустя полвека писал: «Ни в одной школе не было лучшей воспитательницы, столь хорошо умевшей обращаться со страдающими мальчиками, утешать их, радоваться вместе с детьми и дружить с ними. Она – один из самых бескорыстных людей в моей жизни. Мы все любили ее»[46].