– Присоединиться к старшему суперинтенданту Франкёру? – спросила Лакост, пораженная его признанием.

– Нет, создать в ответ собственную вонючую помойку.

Он взглянул на Лакост, словно взвешивая собственные слова.

– Я знаю, что делаю, Изабель, – тихо произнес он. – Доверяй мне.

– Я и не сомневалась.

И тут Изабель Лакост поняла, с чего начинается разложение. Оно происходит не сразу, а постепенно. Легкое колебание – и кожа трескается. В ранке поселяется инфекция. Сначала сомневаешься. Затем критикуешь. Затем становишься циничным. Затем перестаешь доверять.

Лакост посмотрела на агента, с которым разговаривал Гамаш. Тот положил трубку и застучал по клавиатуре компьютера, пытаясь делать свою работу. Но коллеги продолжали подначивать его, и Лакост увидела, как агент бросил печатать и повернулся к ним. Улыбнулся. Снова стал одним из них.

Инспектор Лакост взглянула на старшего инспектора Гамаша. Никогда, ни при каких обстоятельствах не могла она представить себе, что предаст его. Но если такое случилось с другими агентами, которые прежде были порядочными людьми, то почему не может случиться и с ней? Вероятно, уже случилось. По мере того как в отделе становилось все больше агентов Франкёра, по мере того как все большее их число бросало вызов Гамашу, считая его слабаком, такие же мысли, возможно, просачивались и в ее голову – болезнь заразна.

Видимо, она начинала сомневаться в нем.

Полгода назад она ни за что не усомнилась бы в его методах поддержания субординации. А теперь вот засомневалась. И в глубине души задавалась вопросом: а вдруг то, что видит она, что видят все они, – это и в самом деле слабость?

– Что бы ни произошло, Изабель, – сказал Гамаш, – ты должна верить себе. Ты меня понимаешь?

Он напряженно смотрел на нее, словно хотел внедрить эти слова не просто ей в голову, а куда-то глубже. В тайное, безопасное место.

Изабель Лакост кивнула.

Гамаш улыбнулся, и напряжение спало.

– Bon[7]. Ты для этого и приходила или есть что-то еще?

Она вспомнила не сразу – лишь после того, как заметила записку в своей руке.

– Несколько минут назад поступил звонок. Я не хотела вас беспокоить. Не уверена, личное это или служебное.

Гамаш надел очки, прочел записку и нахмурился:

– Я тоже не уверен.

Он откинулся на спинку стула. Пиджак распахнулся, и Лакост увидела у него на поясе «глок» в кобуре. К этому зрелищу она никак не могла привыкнуть. Шеф ненавидел оружие.

Евангелие от Матфея, 10: 36.

Это был один из первых уроков, преподанных ей, когда она поступила в отдел. Изабель Лакост все еще видела как наяву старшего инспектора Гамаша, сидевшего на том самом месте, что и сейчас.

«Евангелие от Матфея, глава десять, стих тридцать шесть. „И враги человеку – домашние его“. Никогда не забывайте об этом, агент Лакост».

Ей показалось, он хочет этим сказать, что при расследовании убийства начинать нужно с семьи. Но теперь она знала: за евангельскими словами скрывается нечто большее. Старший инспектор Гамаш носил при себе оружие. В штаб-квартире полиции. В собственном доме.

Гамаш взял записку со стола:

– Не хочешь прокатиться? Мы там будем как раз к ланчу.

Лакост удивилась, но не стала ждать второго приглашения.

– Кто останется за старшего? – спросила она, забирая пальто.

– А кто старший сейчас?

– Конечно вы, patron.

– Очень мило с твоей стороны, но мы оба знаем, что это не так. Надеюсь только, мы не оставили спички в доступном месте.

Когда дверь закрывалась, Гамаш услышал, как агент, с которым он беседовал, говорит другим:

– Каждый звонок – сообщение о новой смерти…

Он вышучивал шефа высоким, детским голоском, выставляя его идиотом.

Старший инспектор, улыбаясь, направился по длинному коридору к лифту.

В кабине лифта они следили за сменяющимися цифрами. 15, 14…

Третий пассажир вышел из кабины, и они остались вдвоем.

13, 12, 11…

Лакост сгорала от нетерпения задать тот единственный вопрос, который не предназначался для чужих ушей.

Она посмотрела на шефа – тот следил за цифрами. Стоял в расслабленной позе. Но она достаточно хорошо знала его и заметила новые, более глубокие морщины. Темные круги под глазами.

«Да, – подумала она, – нужно уехать отсюда. Пересечь мост и покинуть этот остров. Оказаться подальше от этого проклятого места».

8… 7… 6…

– Сэр?

– Oui?[8]

Он повернулся к ней, и Лакост снова увидела изнеможение, проявлявшееся на его лице в те мгновения, когда он забывался. И у нее не хватило духа спросить о том, что случилось с Жаном Ги Бовуаром. Прежним заместителем Гамаша. Ее наставником. Протеже Гамаша. И даже больше.

В течение пятнадцати лет Гамаш и Бовуар составляли великолепную команду. Жан Ги Бовуар, который был на двадцать лет моложе старшего инспектора, готовился со временем стать его преемником.

Но несколько месяцев назад, вернувшись после расследования в отдаленном монастыре, инспектор Бовуар внезапно перевелся в отдел старшего суперинтенданта Франкёра.

И начался какой-то кошмар.

Лакост пыталась узнать у Бовуара, что произошло, но инспектор не хотел иметь никаких отношений с людьми из отдела Гамаша, и старший инспектор издал приказ: никто из его отдела не должен иметь никаких дел с Жаном Ги Бовуаром.

Его следовало избегать. Не замечать. Словно он невидимка.

Не только persona non grata, но и persona non exista[9].

Изабель Лакост не могла поверить в случившееся. И за прошедшее время так и не сумела поверить.

3… 2…

Именно об этом она и хотела спросить.

Неужели все так и есть?

Может, это такой хитрый ход, способ внедрить Бовуара в лагерь Франкёра, чтобы попытаться выяснить, что замышляет старший суперинтендант?

Наверняка Гамаш и Бовуар по-прежнему остаются союзниками в опасной игре.

Но шли месяцы, поведение Бовуара становилось все более эксцентричным, а Гамаш вел себя в отношении его все более непримиримо. Пролив между ними превратился в океан. И теперь казалось, что они вообще обитают в разных мирах.

Следуя за Гамашем к его машине, Лакост поняла, почему она не задала свой вопрос. Не потому, что щадила его чувства. Просто она не хотела услышать ответ. Предпочитала верить, что Бовуар хранит преданность Гамашу, у которого есть надежда остановить план, запущенный Франкёром.