— Да, — с гордостью кивнула Джулой, — принц справедливо решил дать нашему лагерю имя этого священного места.

— Из Гадринсетта к нам толпами вдут люди, к тому же название очень подходит — в переводе с древнеэркинландского наречия оно означает «Место собраний». Вот я и назвал так наш лагерь. — Принц поднял кубок с изящной чеканкой: — За Новый Гадринсетт!

Этот тост все приняли с воодушевлением.

Дары равнины и леса пользовались большим успехом. Саймон за обе щеки уписывал изысканные яства. У него не было во рту ни крошки со времени вчерашней полуденной трапезы, так что большую часть ночного бдения он предавался недостойным рыцаря размышлениям о еде. Голод немного притупился во время церемонии посвящения в рыцари, зато сейчас аппетит вырос вдвое.

Джеремия стоял за спиной Саймона, наполняя его кубок, как только это становилось необходимо. Саймона смущало, что хейхолтский приятель так прислуживает ему, но Джеремия гордился своим положением и не променял бы его ни на что.

Джеремия явился к Сесуадре, привлеченный слухами о растущей армии Джошуа. Саймон никак не ожидал такой встречи и был очень удивлен переменами, которые произошли во внешности и характере мальчика свечника. И если Саймон удивлялся, то Джеремия просто долго не мог поверить, что Саймон действительно цел и невредим, и восхищался его великолепными приключениями. Он считал божьим чудом то, что Саймон уцелел, пережив столько опасностей, и стал его оруженосцем, как будто это было чем-то само собой разумеющимся. Сначала это раздражало Саймона, но потом он понял, что дружбе это не помеха, и успокоился.

Джеремия в отличие от Саймона очень мало говорил о себе. Он сказал только, что работал в литейной Хейхолта и что Инч, бывший помощник доктора Моргенса, стал теперь мастером литейщиков. Саймон подозревал, что Джеремия о многом умалчивает, недоумевал, но молчал. Он никого не собирался уличать во лжи и скрытничестве, но теперь-то он рыцарь…

— Ты о чем-то задумался, Саймон? — спросила леди Воршева, отрывая его от размышлений. Уже становилось заметно, что в ней растет новый человек, но она оставалось все такой же прекрасной и молчаливой. Такими иногда бывают птицы или лошади, которые позволяют человеку ласкать себя, но никогда не становятся по-настоящему ручными. Саймон помнил, как впервые увидел ее в Наглимунде. Еще тогда он поражался, почему у такой красивой женщины такое злое и печальное лицо. В последнее время она повеселела, но в темных глазах все еще оставалась непонятная тоска.

— Простите, леди, я думал… о прошлом. — Он вспыхнул. Кем он стал? Сама леди Воршева запросто говорит с ним. — В мире много странного.

— Да. Странного и жестокого.

Джошуа встал и поднял кубок, постукивая по нему в ожидании тишины. Грязные, исхудавшие лица повернулись к столу принца, и Саймон вдруг понял удивительную вещь, которая так поразила его, что он чуть не вскрикнул от удивления. Все эти беженцы из Гадринсетта, разинувшие рты от восхищения при виде живого принца, — это все он! Они такие же, каким он был раньше. Это он с разинутым ртом всегда завистливо смотрел на важных господ и знатных рыцарей, сидящих за главным столом. А теперь — невероятно, но факт — он стал онним из рыцарей и сидит за одним столом с принцем, а другие глядят на него с почтением и гордостью. Он ведь остается все тем же Саймоном! Что же это такое?

— По многим причинам собрались мы здесь сегодня, — начал принц. — Во-первых, это самое главное, мы приносим благодарность Господу зато, что мы живы и хорошо защищены от наших врагов. Кроме того, мы встречаем День святого Граниса, который надлежит проводить в посте и смиренной молитве, но встретить его нужно ночью хорошим вином и угощением. — Принц снова постучал но кубку, прерывая бурные аплодисменты. Когда шум стих, он продолжал: — Наконец, мы празднуем сегодня посвящение в рыцари юного Саймона, нареченного отныне сир Сеоман. — Снова взрыв аплодисментов и радостных криков. — Мы все вндели, как он стал рыцарем, как принял он меч и дал клятву. Но мы еще не видели его знамени!

В молчании поднялись Гутрун и Воршсва и вытащили из-под стола сверток, который, как выяснилось, с начала вечера лежал у ног Саймона. Изорн подошел помочь женщинам, и втроем они развернули знамя.

— Это герб сира Сеомана из Нового Гадринсета, — провозгласил принц.

На сером и червленом поле — цвета принца Джошуа — был выведен контур черного меча. Поверх него — белый дракон, чьи зубы, глаза и чешуя были тщательно вышиты алым шелком.

Толпа захлопала и загудела.

— Ура-а-а победителю дракона! — закричал один из воннов, и тут хс множество голосов присоединились к нему. Саймон почувствовал, как наливаются краской лицо и уши, вскочил, поднял свой кубок и разом осушил его. Все было прекрасно и торжественно, но в глубине души он понимал, что во всем этом что-то не так. Дело было не в драконе, хотя на самом деле Саймон и не убивал его. И не в Торне, хотя этот меч и не принадлежал Саймону. Что-то не так… Святое Древо! с раздражением подумав он. Когда же ты перестанешь ныть, простак несчастный!

Джошуа снова стучал по кубку.

— Это еще не все! Не все!

Принц был возбужден и весел. Он ужасно радовался, что наконец случилось что-то хорошее.

— Есть еще, — кричал принц. — Еще один подарок для Саймона! — Он взмахнул рукой, и Деорнот отправился в глубь зала. Люди снова загудели, обсуждая подвиги Саймона и щедрость принца. Саймон выпил еще вина и принялся благодарить Воршеву и Гутрун за труд над его знаменем. Он в таких красочных выражениях описывал свое восхищение рисунком, что дамы польщенно заулыбались. Вдруг сидевшие у самой двери засвистели и громко захлопали. Саймон обернулся и увидел, что возвращается Деорнот. Рыцарь вел под уздцы лошадь.

Саймон уставился на нее, не веря своим глазам:

— Это…?!

Опрокинув кубок, он пулей рванулся вперед, скользя по гладкому полу. Обвив руками шею кобылы, он задыхался от восторга, а она ласково обнюхивала его голову и плечи.

— Я боялся, что она погибла!

Деорнот и сам чуть не плакал от умиления.

— Когда Бинабика и Слудига настигли великаны, им пришлось отпустить лошадей на волю, чтобы спасти их от смерти. Наши разведчики нашли ее у развалин старого города ситхи по ту сторону равнины. Может быть, это ситхи помогли ей, ведь ты говорил, что она некоторое время жила с ними.

Саймон был счастлив. Эта лошадь была для него лучшим другом, и трудно было описать горе, которое он испытал, узнав, что она пропала, как многое и многие в этот ужасный год.

После непродолжительного молчания заговорил Деорнот:

— Ну, давай я отведу ее обратно. Мы оторвали ее от еды, а ты еще навестишь ее завтра утром.

— Спасибо, Деорнот, спасибо тебе! — Саймон потрепал лошадь по холке, поцеловал ее в морду и вернулся к столу принца.

Пока он усаживался и принимал горячие поздравления Бинабика, Сангфугол вышел вперед и попросил у Джошуа слова.