litbaza книги онлайнСовременная прозаКогда приближается гроза - Франсуаза Саган

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 3 4 5 6 7 8 9 10 11 ... 28
Перейти на страницу:

Я об этом позабыл и полагал, что Флора тоже позабыла. Однажды после пикника мы отправились искать шампиньоны вместе с шевалье д’Орти, одним из любимчиков префектши, безуспешно волочившихся за ней и за неприступной Флорой. Мы с Флорой, оказавшись наедине, растянулись на траве за рощей и слушали, как в лесу жалобно кричит шевалье: «Флора! Флора! Прекрасная Флора!» Флора его презирала. Была у нее такая черта, вообще достаточно редкая, а в нашем обществе особенно: она старалась избегать того, к чему относилась с презрением. Мы видели, как он в своем роскошном бордовом костюме прошел мимо нас и скрылся за деревьями. Флора перевернулась на спину и заложила руки за голову с тем спокойствием, какое ей предоставляла сама суть моей любви. Выглядела она молодо как никогда. Ее волосы рассыпались по выгоревшей траве, синие глаза на солнце сделались почти зелеными, шея чуть загорела от долгих верховых прогулок. Зубы поблескивали между губами, и я в который раз пожалел, что любовь, переполнявшая меня, не позволяет на нее наброситься. Чтобы не смотреть на нее, я тоже растянулся рядом, заложил руки за голову и закрыл глаза. Лицо Флоры, словно отпечатавшись, проплывало за моими веками, то исчезая, то снова возрождаясь во всей своей красоте и молодости. Она тоже закрыла глаза, я это почувствовал, потому что задумчивый, завороженный собственной музыкой голос, вдруг зазвучавший возле меня, мог принадлежать только человеку, у которого закрыты глаза. Голос неожиданно хриплый, чувственный… Должно быть, таким голосом Флора разговаривала в постели с мужчиной. И этот голос прошептал:

…и ресницы трепещут во сне

Над морем туманным очей твоих полуоткрытых…

Здесь она остановилась. И мое сердце остановилось с ее голосом. Я был словно парализован, не осмеливаясь ни открыть глаза, ни остаться с ней рядом, ни взглянуть ей в лицо. Мне казалось, что все во мне выдаст ту неистовую ревность, ту животную ярость, которые меня охватили, когда я узнал стихи. Она, несомненно, тоже поняла, что я могу узнать поэму, и не стала продолжать. Наверное, ее все же встревожило повисшее в воздухе молчание и то, как я напрягся, но было уже поздно. Я заставил себя молчать и не двигаться, пока она не поднялась, ни слова мне не сказав, и пока я не убедил себя, что нет ничего жестокого и разоблачительного в том, что она на память читала поэму Коссинада.

Прошло несколько дней, и я, заставив себя позабыть об этом смехотворном инциденте – смехотворным я здесь квалифицирую свое поведение, – узнал от Артемизы, что Жильдас Коссинад уехал в Париж и отъезд его содержится в тайне. Что до меня, то я эту тайну был согласен хранить так долго, как только возможно.

Для меня наступили пятнадцать дней счастья. Восемь дней лил дождь, и, если вспомнить, летом 1833 года такие дожди случались. А всю следующую неделю солнце палило так, словно каялось, что долго прогуливало. Его золотые и розовые лучи теплыми потоками неутомимо лились на хлеба, деревья, зазеленевшие от дождя луга и на обрывистые берега реки. Вся провинция покрылась лужами, забурлила вновь народившимися ручьями, и лошадиные копыта больше не цокали, а чавкали. От водяных потоков исходил томный парок. Как бы это объяснить?.. Галоп превратился в заплыв. Битва воды и солнца шла с переменным успехом и оттого казалась тем более восхитительной. На всем лежала прозрачная, как паутина, пелена. Она глушила голоса, замедляла движения, размывала очертания и размягчала сердца. Цвета становились ярче, и женская кожа обретала одновременно и роскошь, и чистоту. Мужчины были не такими обросшими, а плакучие ивы плакали сильнее, чем обычно. Короче, Флора стала нежнее. Мы вместе ездили кататься, вместе обедали, много болтали и смеялись. А дулся я в одиночку. Подчас нас принимали за молодоженов, а мое ворчание, которое она знать не желала, – за обычную для молодого супруга комедию, и в таких случаях комментарием служила добродушная улыбка. И за пятнадцать дней я только трижды сказал ей о том, что лежало у меня на сердце: что я ее люблю, что я ее желаю и что жизнь моя без нее – полная пустота.

В первый раз это произошло как бы невзначай, в узкой расселине возле охотничьего домика д’Орти. Дело было вечером. Она несла охапку цветов, я был нагружен дичью. Мы топтались на тропе, пытаясь разойтись, и кончилось тем, что, смеясь и подначивая друг друга, оказались совсем близко. Озорной огонек в ее глазах сменился смятением, когда я, повинуясь порыву, который считал самым искренним, истинным и неодолимым, попросил ее любви. Я и сейчас в точности помню, что тогда сказал: «Любите меня, Флора, бросьте вы все это, в самом деле, и любите меня!» Взгляд ее затуманился, губы раскрылись, и я не знаю, что она собиралась ответить, и никогда не узнаю, так как за моей спиной раздался голос префектши: «Ого, Ломон, да вы ухаживаете просто по-гусарски!»

Во второй раз это случилось не так неожиданно, но еще более жестоко. Весь день мы провели на пикнике на берегу Арса, и весь день она была так естественно нежна со мной… Когда я пошел к себе переодеться перед ужином, счастье переполняло меня, и я жалел, что не могу сразу высказать ей и это счастье, и ту бесконечную и глупую признательность, что испытывал к ней… В зеркале для бритья отразилась радостная, круглая детская физиономия, глупая от счастья. И когда в этой физиономии я узнал себя, Ломона, скромного нотариуса из Ангулема, то подумал, что надо найти хоть какое-то оправдание, какой-то смысл жизни для этого незнакомого существа. И я решительно намерился пойти на самый безрассудный в этих обстоятельствах поступок: явиться к Флоре и спросить, любит ли она меня. Можно подумать, что если бы любила, то я бы не знал, словно на эту любовь наложено тайное вето, а мой вопрос его снимет. И что может помешать свободной, овдовевшей женщине сознаться обезумевшему от любви мужчине, который сто раз намекал на свою любовь, что его чувство разделено? Ничто. И я с несокрушимым оптимизмом влюбленного вообразил, что таинственное вето и в самом деле существует. Я переоделся, причесался, надел сапоги и ринулся в Маржелас. Едва спешившись, я взял обе перчатки в левую руку, чтобы было удобнее сразу упасть на одно колено в голубой гостиной. Слава богу, Флора была одна. Мое появление, мой порыв и коленопреклоненное положение вызвали замешательство, и брови ее удивленно поползли вверх. А я, уткнувшись коленом в покрытый трещинами старый паркет, впервые оказался ниже ее ростом, и мне снизу хорошо была видна ее шея, такая беззащитная и нежная, как у дичи, к которой даже подстрелившие ее охотники прикасаются с содроганием. Я различал еле уловимый изгиб плоти вокруг нижней челюсти, ту самую линию, которую потом назовут морщиной. Я с отчаянием впоследствии увижу, как она действительно превращается в морщину, уродливо углубляясь, потому что сделаюсь не только постоянным компаньоном Флоры, но и свидетелем ее старения. Снизу мне было видно, как за ухом в нежной ямке завиваются ее легкие светлые волосы, как высоко поднимается прямая, крепкая, как у статуи, шея. Я смотрел ей в лицо хищным взглядом эстета, солдафона и идолопоклонника. И только потом встретил ее ошеломленные глаза. Не говоря ни слова, я поднялся, вышел и галопом ускакал прочь по широкой аллее. Должно быть, меня наставили те молчаливые сцены, которые часто попадаются в литературе. Молчание в любви учит гораздо большему, чем любые слова, хотя порой мне кажется, что это наиболее частая ошибка, которую допускают наши лирические авторы.

1 ... 3 4 5 6 7 8 9 10 11 ... 28
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?