«Странно! Почему Олег ничего не сказал? Он же знал, что родители переехали. С другой стороны, он не говорил, что едет сюда, а сказал, что едет к отцу. Может, он забыл, что я не знаю о переезде. Мы не говорили в последнее время о его родителях, потому так и получилось. Все так запутано! И потому его мобильный в последние дни был выключен. Если в той деревне что случится, а мало ли, что может случиться: мог уронить, потерять; ему негде зарядить аккумулятор, а я себя накручиваю…»

Аня на всякий случай кинула ему смс-ку:

«Я в Тюмени. Еду к родителям. Люблю. Скучаю.»

Этот поселок ничем не отличался от всех провинциальных поселков – Дом культуры, вокзал, полуразрушенная церковка и кладбище, наполовину заросшее бурьяном. С асфальтом здесь напряженка, и после каждой машины или автобуса минут пять протираешь глаза от пыли. Поселок казался необитаемым, создавалось ощущение, что все вокруг вымерли…

Аня быстро нашла нужную ей улицу. Дом номер двадцать три. Старый, покосившийся домик. Никого во дворе не видно. Она открыла калитку и вошла. Дверь в дом была открыта, значит, хозяева дома.

– Добрый вечер! – покричала она в открытую дверь.

Но не услышала ни одного звука.

– Можно войти?

В ответ тишина. Куда все подевались? Она боялась заходить внутрь, и заглянула в окно. Почерневшие рамы с мутными стеклами и грязной ватой между ними, которая не менялась, наверное, со второй мировой войны, так вся пожелтела. Всюду навален хлам, как на помойке, и ступить порой некуда…

Аня обошла дом, заглядывая в окна, но ничего не увидела. Пока она бродила вокруг дома стало совсем темно.

Вот она влипла! Найти в этом богом забытом уголке гостиницу нереально, как и попасть еще на один автобус. Где все? Может, им пришлось так срочно бежать в больницу, что они забыли закрыть дверь. Вероятно. Нужно зайти и посмотреть, есть ли вещи Олега здесь? Еще раз постучав для приличия, она вошла. В сенях было темно и пахло какой-то тухлятиной.

«Неужели Олег ест и спит в таком доме. Представить себе не могу. Если окна такие грязные, то какими грязными должны быть тарелки и еда…»

– Есть кто-нибудь дома?

Неожиданно кошка выскочила ей под ноги, завизжала и ринулась прочь, уронив что-то тяжелое на пол. Закричав от испуга, Аня быстро забежала на кухню. Наощупь нашла выключатель и включила свет.

– Не может быть! – вырвалось у нее.

Бардак такой, что трудно было поверить, как тут вообще могли жить люди. По углам валялись пустые бутылки, с люстры свисали длинные ленты клейкой бумаги, почерневшие от налипших мух. Мухами было засижено все: и потолок, и стены, и люстра. Немытая посуда в тазу с мутной водой, которая уже забродила. Аню чуть не вывернуло. Она отвела свой взгляд от стола, но от вида слизкой тряпки, лежавшей на плите, ей опять стало плохо. Она потрогала чайник – теплый…

Вдруг послышалось невнятное бормотанье. У нее от страха подогнулись колени, и на полусогнутых Аня подошла к двери. Заглянув, она увидела какое-то шевеление в комнате. Щелкнула выключателем. На старом продавленном диване, в смятых засаленных брюках, в одном ботинке – похоже, сил не хватило снять второй, в дырявом носке лежал мужчина. Он был такой потрепанный, что ничем не отличался от грязного дивана, на котором лежал. Бледное лицо, тощая жилистая шея, с резко выдающимся кадыком; череп, обтянутый высохшей кожей, мутный тупой взгляд, мешки под глазами… Неужели, это отец Олега?..

Он лежал, словно в хлеву. В углу была свалена вся обувь, которая имелась в доме. На этажерках – цветные вазочки, покрытые слоем пыли, как в лавке старьевщика; стулья, завалены каким-то тряпьем; пивные бутылки, выстроенные в шеренгу вдоль стены…

Больше всего Аню поразила не бедность, а грязь. Почему, если бедно, то обязательно грязно? Наверное, одно следует из другого. Если бы люди, живущие в таких жутких условиях, были аккуратнее, то и дела у них шли бы лучше. Как говорится: каждому – по заслугам…

Пока она размышляла, мужчина привстал и посмотрел на нее бессмысленным взглядом. Как он ни тужился, никак не мог понять, что происходит и кто она такая?

– Добрый вечер! – начала разговор Аня. – Не подскажете мне, где Олег?

– Какой Олег? Что тебе нужно? – обратив на нее выцветшие глаза, лежащий дрожащими руками пригладил волосы.

В это время послышался громкий окрик, и в дом решительно вошла огромная бабища – мать Олега. С того времени как Аня видела ее в последний раз, она увеличилась почти вдвое. Стоя в дверном проеме и полностью перекрывая его, она переводила взгляд с отца на Аню. Он весь сжался и походил на трусливо озиравшегося хорька.

– Не знаю, что она тут делает, – оправдывался он.

– Добрый вечер! Вы меня не помните? Анна – жена вашего сына.

– Олежки? – спросила мать.

– Да.

– Припоминаю, – закивала головой старуха. – Ты приезжала как-то… Что-нибудь случилось?

– Это я вас хотела спросить, – ничего не понимая, ответила Аня.

Они тупо уставились на нее. Тут до Ани дошло, что они ничего не знают. Ей стало не по себе, ведь она была уверенна в том, что Олег здесь.

– Олег сказал мне, что вы… – она запиналась, подыскивая слова.

– Сказал, что у отца… инфаркт… и он при смерти…

Отец тупо замотал головой:

– Я?.. При смерти?..

– Надеюсь, ты не хотела пошутить? – спросила мать зловеще, скрестив мощные руки на пузе.

– Конечно, нет. Разве этим шутят? Олег вылетел в Тюмень три дня назад… и после этого ни разу не позвонил мне… Его мобильный тоже не отвечает.

– У меня инфаркт, – отец схватился за сердце. – Мне срочно нужно принять…

– Чего тебе нужно?! Ты только посмотри на него – опять сегодня с утра надрался, – закричала мать.

– Как это надрался? Я?! Разве это надрался? Так… заложил малость…

– Видишь, как бывает с мужиками. Утром маялась с давлением и недоглядела. А этот, – она ткнула в него жирным пальцем.

Отец опять весь сжался, и его испитое лицо сморщилось, как печеное яблоко.

– Мне нужно бы прополоскать горло, чтобы заглушить перегар, – жалостливо заканючил он.

– Цыц! Решил опять наклюкаться?

– Да нет же, но у нас гостья… Ужинать будем, то да се…

– Будем! – согласилась она. – Если ты подсуетишься, но я этого не вижу!

– Нужно чего-нибудь на стол… Как же иначе?.. Гостья…

– Кому нужно? Гостье меньше всего это нужно, – заорала на него мать.

– Не придирайся к словам, – застонал он, потирая виски руками.

– Нехорошо мне что-то… Поел бы я…

– Да. Нужно поесть, – согласилась мать. – После того, как поедим, во всем разберемся. Сейчас щи поставлю разогревать.