– Доверься мне.

– Вот так они все и говорят – любовники, когда готовятся наставить тебе рога, дантисты, когда крошат тебе зубы, и прочие подозрительные личности.

– Такова уж стоимость тишины, цена спокойствия. Доверься мне.

Я и доверилась. Рут подняла меня ни свет ни заря ради записи в ясли – ежегодного зверского испытания для новичков, требующего сообразительности, коварства и готовности стоять в ледяной предрассветной темени, в числе пяти десятков соискательниц, на улице перед низким, уродливым зданием приходского правления. Будто стадо стреноженных вьючных лошадей, мы притопывали ногами и косились друг на друга, сверкая белками глаз в свете оставленных включенными фар наших авто. Желанные места в яслях превратили нас из коллег по материнскому труду в конкурентов: мать против матери. Далеко не в последний раз в жизни я позавидовала детям, которые попросту вышвыривают нахала, посмевшего влезть без очереди, пинком под зад.

– По-дружески я должна была бы посоветовать тебе присоединиться к местной церкви, – пробормотала Рут. – Активные члены общины вне конкуренции. Но ты, кажется, не из лицемеров.

– Благодарю за комплимент, я оценила. А ты сама член общины?

– Зависит от того, что под этим словом понимать. Наши имена где-то записаны, но я там почти не появляюсь. Достало. И службы достали, и само патриархальное устройство церкви.

Это замечание оказалось намеком на то, что произошло в будущем, оно многое объясняло, но я не продолжила тему, внезапно пораженная догадкой:

– Слушай-ка, выходит, Грейсон уже получил место? Зачем же ты сюда приехала?

– Исключительно pour vous, радость моя. Я же говорила, за спокойствие нужно платить.

Она подтолкнула меня вперед. Мы были уже близки к цели – столу, где собирались и раскладывались в алфавитном порядке анкеты соискателей.

– Одного ребенка впихнешь – братья и сестры принимаются автоматически. Как в жизнь, так и в дошкольное заведение, – добавила Рут. Мы вновь забрались в машину, грея окоченевшие ладони под мышками.

– Скотти способен налить молоко в миску с хлопьями? – поинтересовалась она с мрачным безразличием. Но в уголках ее рта таилась улыбка.

– Был способен, когда я в последний раз проверяла. – Я вновь вспомнила о своей матери, чей ненавистный в детстве вопрос все чаще и чаще задавала собственной семье: «У вас что, руки не из того места растут?»

– Отлично, – отозвалась Рут и свернула к «Дому завтрака».

Уютный ресторанчик был радушен и заманчив, как коричный тост; масляно-желтый, теплый, сыроватый, он гудел от голосов посетителей и суеты официантов. Мы заказали у стойки апельсиновый сок и кофе с пирожными.

– Где пропадала, Рут? – оживилась при виде нас круглолицая кассирша.

– Подгузники меняла. Конфетами объедалась.

Кассирша рассмеялась, покачивая внушительным бюстом под нагрудником форменного фартука.

– Здесь даже твое имя знают? – изумилась я, вслед за Рут протискиваясь на скользкое сиденье в тесной кабинке.

– У меня есть друзья в высших сферах. – Пожав плечами, Рут разорвала пакетик с сахаром. – И в нижних. Во время беременности я меньше времени проводила дома, чем здесь. Углеводной наркотой накачивалась. Девять месяцев умирала по всему горячему, сладкому и сдобному. Нет, вру. Добавь еще девять. – Рут впилась зубами в теплый, пушистый, пропитанный джемом бисквит. – М-м-м! Вкуш-шно! – промычала она с набитым ртом и, подняв дымящуюся пластиковую чашку, чокнулась со мной: – Твое здоровье.

Через неделю после нашей предрассветной промозглой вылазки на запись в ясли переменчивая мартовская погода заявила о себе, и Создатель даровал Гринсборо восхитительно теплый день. Я выдала Бетти и Джею по коробочке цветных мелков (предназначенные для рождественских чулок, они туда не попали – в своем маниакальном стремлении приготовиться к празднику заранее я так припрятала многие подарки, что откопала только при переезде) и устроилась на крыльце, блаженно подставив лицо солнышку.

– Гляди, рак кожи схватишь! – крикнула Рут, хлопнув дверцей машины.

– Я хватаю витамин D, – отозвалась я, не открывая глаз. – И увиливаю от похода за овощами.

– Иди хватать свои витамины и увиливать здесь. Заодно мне компанию составишь.

Пришлось все-таки открыть глаза. Рут была едва видна за деревом в цвету, что торчало из багажника ее машины. С каждым рывком Рут розоватые лепестки планировали на дорожку.

– Японская вишня! – сообщила Рут из гущи веток.

Нам потребовались четыре руки и все силы, чтобы переместить громоздкий ствол с шаром из спутанных корней в садовую тележку. Рут решительно вцепилась в ручки тележки и пыхтя покатила ее в центр лужайки перед домом.

– Угнездись вот здесь, – скомандовала она, кивнув на траву. – А я постараюсь угнездить вишню. – Она взяла лопату, воткнула лезвие в землю и прыгнула сверху, как ребенок на педальки «палки-скакалки».

– Разве деревья не положено сажать осенью? – спросила я.

– Положено, – согласилась Рут, выворачивая первую полную лопату земли. – Но мне полгода понадобилось, чтобы выбрать между кленом сахарным и вишней. Одно дерево роскошно весной, другое бесподобно осенью.

Мимо нас бело-голубым вихрем просвистел кабриолет с откинутым верхом, набитый громогласным молодняком.

– Тпру, идиоты! – понапрасну надсаживаясь, проорала Рут вслед исчезающим габаритным огням. – Когда в следующий раз вернешься из магазина, – обратилась она ко мне, – оставь машину на улице, чтоб таким вот головорезам приходилось тормозить. Я уже завалила администрацию требованиями сделать тротуар. А то ни с коляской погулять, ни малышне на великах поездить, ни порисовать, – добавила она, кивнув в сторону нашей четверки, которая целенаправленно испоганивала толстыми пастельными мелками асфальтовый пятачок перед воротами Кэмпбеллов. – Толку, правда, от моих жалоб… Похоже, окрестности Фишер-парка все еще значатся, на жаргоне агентов по недвижимости, «районом мигрантов», и власти не желают с нами считаться. Перевожу на нормальный язык: банковские счета у нас жидковаты в сравнении с обитателями особняков чуть севернее, где горничные собачек выгуливают. По тротуарам, между прочим, выгуливают, – уточнила она и захрипела от усилия, когда острие лопаты наткнулось на корень. Гладко отрезанный остаток корня белел, как репа, на фоне местного краснозема.

– Ух ты! – оценил Джей.

– Де подскажеде, как пройди г морю? – прогундосила Рут, поигрывая мускулами в манере Чарльза Атласа[21]. Джей захихикал.

Обняв ноги, опустив подбородок на колени, я смотрела вдаль, за лужайку Рут. Вид с крыльца у нее не отличался от моего. Район неровным кольцом охватывал лесистый косогор городского парка, пронизанного тропинками и редкими ручейками. Детская площадка с качелями, деревянной крепостью и футбольным полем была не последним аргументом в пользу нашего переезда. Плоские прямоугольники крыш многоэтажек в центре города проглядывались отсюда сквозь сетку еще по-зимнему голых ветвей деревьев. В двух кварталах слева и позади нас, по-над высоким берегом реки, бежала монорельсовая дорога.