Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Матвей Мажаров был немногословен, корректен, вежлив со всеми — от санитарки до владелицы клиники, ничем не подчеркивая, что Аделина его жена. На работе они выглядели как коллеги, не более, но иногда Инна вдруг невзначай ловила взгляды, которыми они обменивались, и ей становилось самую капельку завидно — эти двое совершенно очевидно любили друг друга и ни на секунду друг о друге не забывали.
«Наверное, мама права и мне еще не поздно как-то устроить личную жизнь, — иногда думала Инна, возвращаясь с работы в квартиру, где ее ждал только сын. — Сколько еще я буду жить одна? Алина уже взрослая, вот-вот из дома уйдет, что я с этим смогу поделать? Это ведь даже неправильно — удерживать ребенка рядом с собой. Даня тоже вырастет, ему уже восемь. И что потом? Мне скоро сорок, а что я видела в жизни?»
Но всякий раз она отгоняла от себя подобные мысли — нет, ей нужно сперва поставить на ноги детей, а потом уж, если останется время, заниматься собой. Инна понимала, что, скорее всего, этого времени у нее никогда не будет, но что теперь поделаешь… Видимо, такова уж ее судьба — остаться одной.
— Инна Алексеевна, и сами просыпаемся, и клиентку начинаем будить, — вплыл в ее сознание голос хирурга, и Инна встрепенулась, встала с крутящейся табуретки:
— Извините, Матвей Иванович, я задумалась.
— Да я понял. Мы закончили.
— Я провожу клиентку в палату и принесу протокол, — пробормотала сконфуженная Инна — никогда прежде с ней такого не случалось, чтобы буквально выпасть из операции, задумавшись о чем-то отвлеченном.
— Не торопитесь, я сегодня дежурю, так что время у меня есть, — сказал Мажаров, выходя из операционной.
Инна знала, что он остается дежурить всякий раз, когда оперирует сложного пациента, чтобы избежать осложнений и самому видеть ход первых часов после операции. Но сегодня они оперировали жену мэра, тут не было ничего сложного — блефаропластика, но Мажаров, видимо, решил перестраховаться.
Она проводила клиентку в палату, там еще раз измерила давление и пульс и пошла в ординаторскую, на ходу проверяя телефон. Звонков не было. Инна вздохнула и сама набрала номер дочери, но Алина трубку не снимала.
«Или не слышит, или занята», — обнадежила себя Калмыкова, отлично, однако, понимая, что, скорее всего, дочь просто спит и из дома ускользнет к тому моменту, когда должна будет вернуться мать.
Инна представления не имела, как справиться с совершенно вышедшей из-под контроля Алиной. Та всегда была с характером, но сейчас превратилась в неуправляемое нечто, не имеющее ни определенных желаний, ни четкой цели в жизни. Где бывает дочь, с кем общается, Инна не знала — Алина перестала делиться с ней своими секретами сразу после переезда сюда, и, как мать ни пыталась наладить прежнее общение, ничего не получалось.
«В какой момент все пошло не так? — мучилась Инна. — Когда, где я ошиблась, в чем? Ведь раньше она бежала ко мне с любой мелочью, с каждой пустяковой детской проблемой… теперь же я даже не знаю, дружит ли она с кем-то, какие у нее увлечения, есть ли молодой человек. Я упустила что-то важное, какую-то деталь, из-за которой все разрушилось».
— Инна Алексеевна! Инна Алексеевна, скорее! — вырвал ее из раздумий голос медсестры Любы, и Инна развернулась:
— Что случилось?
— Скорее, пожалуйста! Там клиентке плохо.
— Какой клиентке? — с упавшим сердцем переспросила Инна, уже заранее зная ответ и от этого внутренне холодея.
— Той, что привезли из операционной. Я Матвею Ивановичу не могу дозвониться, — задыхаясь, выпалила Люба, открывая Инне дверь в палату.
— Не надо ему звонить, я сама, — бросила Калмыкова, сдергивая с шеи фонендоскоп.
Клиентка выгибалась на кровати в судорогах, тяжело дышала и хрипела.
— Люба, фиксируйте голову, пожалуйста, только осторожно, чтобы повязку не повредить, — распорядилась Инна. — Наталья Андреевна, успокойтесь, сейчас все будет в порядке, — она приложила фонендоскоп к груди клиентки — тахикардия. — Вы меня слышите? С вами раньше подобное случалось?
— Н-нет… нет… — просипела клиентка, и Инна вдруг с ужасом увидела, что ее кожа начинает синеть, а горло распухает буквально на глазах.
— Люба, противошоковую аптечку, срочно! — крикнула она, и медсестра выскочила в коридор, а Инна вдруг испугалась.
Она не могла вспомнить, какой препарат вводила клиентке последним, что именно могло вызвать анафилаксию. Измерила давление — низкое, руки клиентки вдруг стали какими-то ватными, слишком вялыми и податливыми, как у тряпичной куклы, дыхание стало еле слышным.
Вернулась Люба с аптечкой, Инна быстро ввела воздуховод, набрала адреналин, сделала подкожную инъекцию.
— Люба, нужно еще ввести капельно, — она назвала дозу, и медсестра принялась собирать систему для внутривенного введения.
Грудная клетка клиентки стала двигаться более спокойно и равномерно, давление чуть повысилось, и Инна испытала облегчение — вывести из шока она ее успела, но вот что теперь говорить Мажарову? Она чувствовала, что где-то ошиблась, и такое было с ней впервые.
— Люба, нужен кислород.
— Да, я сделаю, Инна Алексеевна, — кивнула та, ловко вводя в вену систему для переливания. — Воздуховод уберете?
— Да, сейчас… — Инна убедилась, что клиентка нормально дышит, убрала трубку. — Наталья Андреевна, как вы себя чувствуете?
— Голова… кружится… — простонала та.
— Это пройдет.
— Что со мной?
— У вас, по всей видимости, аллергия на какой-то из препаратов, но вы об этом могли ничего не знать, — уклонилась Инна, совершенно четко понимая, что в этом ее вина. — Мы разберемся, и я потом подробно все вам расскажу. А сейчас вам нужно отдохнуть.
Она проследила за тем, как Люба надела на клиентку кислородную маску, и вышла из палаты, закрыла за собой дверь и прислонилась к ней спиной, чувствуя, как задрожали ноги.
«Как я могла?! Что я упустила, в какой момент?! Надо срочно записи поднять, все равно протокол писать… Черт возьми, ну почему именно она?»
По коридору быстрыми шагами приближался Мажаров — даже без халата, в хирургическом костюме, видимо, кто-то все-таки вызвал.
— Что случилось, Инна Алексеевна? — обеспокоенно спросил он.
— Анафилактический шок. Но уже все…