Позже я узнал, что эта женщина, которая надолго запомнилась мне, была Береникой, «еврейской царицей», как ее называли, сестрой Агриппы, тоже находившегося в Птолемаиде.

Они были союзниками Рима, я видел и слышал их в тот вечер в огромном зале дворца. Они приветствовали Веспасиана, желали ему победы. Агриппа объявил, что новые войска — пращники, лучники и всадники, — которые он собрал на севере Галилеи, идут к Птолемаиде, чтобы служить Риму под командованием Флавия Веспасиана.

Я снова подумал о Леде, дочери Иоханана бен-Закая.

Кто лучше защищал еврейский народ?

Кто обеспечил будущее евреев и их религии: тот, кто развязал войну против Рима, могущественного и непобедимого, или тот, кто, как Береника, Агриппа и Иоханан бен-Закай, решили служить ему и выжили?

Но кто избежит смерти, когда начнется война?

Кто из евреев — даже сам царь Агриппа или Береника — может быть полностью уверен, что его не унизят, не обратят в рабство или не убьют?

Бродя по городу, наполненному солдатами, я чувствовал, как они сгорают от желания грабить и убивать. Они дрожали от нетерпения.

Однажды утром Веспасиан собрал их на берегу моря. Войско представляло собой широкую черную полосу из кожи и металла. Слышался звон оружия, шлемов, лат. Эта армия в шестьдесят тысяч человек будто появилась из морских глубин и, еще не успев обсохнуть, сверкала на солнце.

Я стоял рядом с Веспасианом и Титом на возвышении и смотрел на выстроившиеся перед нами легионы. В нескольких шагах от себя я заметил царицу Беренику, и, не в силах совладать с собой, принялся рассматривать ее.

Она стояла, устремив взгляд прямо перед собой, к горизонту, будто не замечая войска и окружавших ее полководцев. Она скрестила руки на груди, ее запястья сжимали широкие браслеты, на каждом из ее красивых длинных пальцев сверкал перстень. Белая накидка, которая была на ней в то утро, подчеркивала матовый цвет ее лица.

Она оставалась неподвижной даже тогда, когда войска выкрикнули военный клич, приветствуя Флавия Веспасиана и Тита. Они объявили, что войска выйдут из Птолемаиды и направятся в Галилею, чтобы завоевать все города, и прежде всего Йодфат, самый укрепленный город. Нужно захватить все крепости и деревни, разрушить их, если они будут оказывать сопротивление, разграбить поля. Добыча будет огромной, ее справедливо поделят, так же как и пленных. Каждый солдат получит свою долю зерна, золота, мужчин и женщин!

И без того оглушительные крики солдат стали еще громче. Голоса вспомогательных войск перекрывали голоса легионеров, словно они хотели заставить всех забыть о том, что сами принадлежали этой стране, этому народу, который собирались отдать на растерзание римской армии, в которой теперь служили. Они были похожи на разъяренных псов, рвущихся к добыче.

Солдаты подняли правую руку.

Это была клятва — победить, предать разорению, убить.

Я снова подумал о Леде, дочери Иоханана бен-Закая, и взглянул на царицу Беренику. Высокомерная и гордая, она с презрением смотрела вокруг и, казалось, не заметила, как к ней подошел Тит.

Я приблизился к Титу, неподвижно стоявшему перед Береникой. По тому, как напряженно его руки вытянулись вдоль тела, было видно, что он едва сдерживает себя, чтобы не наброситься на Беренику, не обнять ее за талию или плечи.

Я слегка коснулся его запястья.

Возвышение постепенно пустело. Трибуны и легаты, префекты и центурионы присоединились к легионам, центуриям, когортам, которые уже пришли в движение. Им предстояло пересечь Птолемаиду, войти в Галилею, направиться сначала к Йодфату и Габаре, а затем к Тибериаде, городу на берегу озера, в царстве Агриппы и Береники.

Еврейская царица продолжала стоять, по-прежнему не замечая Тита, который находился так близко от нее, что, казалось, их тела соприкасались.

В углу возвышения я увидел Цениду в окружении слуг, наблюдавшую за Титом и Береникой.

Я снова слегка коснулся руки Тита, желая предупредить его. Легкая вспомогательная пехота и лучники, которые несли знаки отличия, проходили перед трибуной, возглавляя поход. За ними шли тяжело вооруженные римские легионеры, всадники, и, наконец, лучшие войска, впереди которых гарцевал полководец Флавий Веспасиан.

Перед этим огромным квадратом из лошадей и людей, сверкавшим золоченым оружием, шли мулы, груженные разобранными осадными и метательными машинами, таранами и баллистами, катапультами и скорпионами. За ними двигались кавалерия и отборная пехота, в центре которой должен был занять свое место легат Тит.

Но он не двигался и, казалось, вовсе не слышал ни звуков труб, кимвалов, барабанов, ни криков солдат, которые, подняли оружие, тронувшись в путь.

Он не замечал вокруг ничего, кроме Береники. Он стоял от нее так близко, будто хотел уловить ее дыхание. А царица, слегка склонив голову набок, смотрела не на него, а на простиравшийся перед нею горизонт.

В какой-то момент мне показалось, что Береника заметила меня. Но она так быстро отвела глаза, сверкнувшие сине-зеленым светом, что я не успел поймать ее взгляд.

Трибун Плацид знаками давал мне понять, что я должен поторопить Тита присоединиться к войску.

Тогда я взял Тита за локоть. Вздрогнув, он оттолкнул меня плечом и положил руку на свой короткий меч. Я испугался, как бы он, повинуясь инстинкту воина, не пронзил меня, так и не поняв, кто я и что мне нужно.

Но Береника, разняв наконец руки, положила ладонь на грудь Тита и сказала:

— Сейчас время войны. Ты должен победить и ты победишь, римский легат!

Она указала на войска, и Тит увидел, что приближаются первые когорты Пятнадцатого легиона. Наконец он заметил меня, трибуна Плацида и, помедлив секунду, склонился перед Береникой.

— Я Тит, — сказал он, — сын Флавия Веспасиана. Мы установим мир в Иудее и Галилее, в твоем царстве. Мы покараем твой народ и подчиним его себе.

— Не убивай их всех, Тит, — сказала Береника. — Во мне их кровь и вера.

Тит казался растерянным. Он спустился с возвышения и занял свое место среди всадников и пехотинцев Пятнадцатого легиона.

Я последовал за ним.

Мы вошли в Галилею, и я увидел истинное лицо войны. Кому было дело до слов царицы Береники, просившей пощадить ее народ, который оказывал нам сопротивление и унижал нас?

Когда мы подошли к Йодфату, я находился рядом с трибуном Плацидом. Город был похож на неприступную крепость, построенную на вершине горы, окруженную со всех сторон оврагами такой глубины, что дна их не было видно. Взять Йодфат представлялось возможным лишь с севера, но высокий земляной вал окружал весь город, делая подход к нему практически невозможным.

Но Плацид — и я согласился с ним — был убежден, что римской армии достаточно только появиться, чтобы евреи Йодфата подчинились нам. А так как их город был самым могущественным и укрепленным в Галилее и его защитой управлял Иосиф бен-Маттафий, который был римлянином и имел большой вес среди своего народа, то взятие крепости повлекло бы за собой полную капитуляцию мятежников.