— Донесся до меня чей-то незнакомый голос.

Мы с Алехой вяло перебрасывались «мнениями» о событиях в стране, и не заметили, как дверка, ведущая со стадиона, открылась, пропуская двоих патлатых и потных чуваков и того самого безбашенного ушлепка в трусах, кирзачах и шапке-ушанке. Они достали сигареты и, заметив неподалеку беседку с лавочками, подошли к ней.

— Вас действительно так цепляют события в совке? Или прикалываетесь? — продолжил тот же голос.

Я открыл один глаз и бросил ленивый взгляд на незваного собеседника: невысокий плотный парнишка, старше нас с Патласом лет на десять, с длинными и явно накрученными волосами, падающими на плечи, облаченный в обтягивающие кожаные штаны и растянутую майку с цветным принтом «Gorky park».

— С какой целью интересуешься? — процедил я, принимая вертикальное положение.

— Да вот, хотел поинтересоваться, чего курите, пацаны, если на такие разговоры тянет?

— А ты ваще кто такой? — Я за словом в карман не полез.

— Пацаны, вы чего? — Патлатый, открыв рот, уставился на нас. — Парк Горького! Не слышали? — Он оттопырил майку с принтом, на котором, помимо надписи, присутствовало несколько волосатых музыкантов с гитарами наперевес. — Вот же, — потыкал он пальцем в крайнюю фигуру, — это я! Это, — он ткнул в изображение соседа, — он!

Патлас подорвался с лавочки и впился взглядом в картинку, сверяя изображение с оригиналом.

— Слушай, и вправду похож!

— Сомневаешься? — расхохотался патлатый. — Да я это, я! Андрей, — он протянул руку и мы с Патласом по очереди её пожали.

— А эт кто? — Я указал на ушлепка в кирзачах. — В таком прикиде ему реально место в дурке…

— Это Ганс, — с улыбкой пояснил Андрей. — Он немец и по-русски плохо понимает…

— Я-я! Ганс! — пуская слюни, закивал головой немец и я понял, что он вусмерть бухой. — А? Фриц? — Я недобро усмехнулся. — Дед служил в СС, у внука «Мерседес»?

— Я-я, «Мерседес», — закивал головой немец, — кароший немецкий машина!

— Блин, пацаны… — расплылся в улыбке Патлас, никогда до этого не встречавшийся лично со звездами такой величины. — Сука, уважаю ваши песни! Вот эту — так ваще! Да да да-да да-да-да… — фальшиво заголосил он. — Чуваки, так вы раскуриться хотите? — наконец вспомнил он о просьбе патлатого.

— А есть? — с надеждой произнес тот.

— Химку будете? — без предисловий предложил Алеха. — Буквально час назад сварили.

— Ну, я же говорил! — Андрей довольно толкнул локтем в бок второго волосатика. — У местных пацанов всегда хоть жменька дури, да найдется! Конечно, будем, пацаны! О чем базар?

— И этот оккупант тоже будет? — Патлас указал на немца, бездумно вращающего зенками из стороны в сторону. — Ему, похоже, хватит! Я просто прикидываю, сколько забивать… — пояснил он.

— Будет-будет, — кивнул Андрюха. — Пусть вспоминает у себя в Германии русское гостеприимство!

— Я-я, Германия карашо! — проблеял немец, вновь вычленив из разговора знакомое слово.

— Ну, смотрите, пацаны, вам с ним возиться, — усмехнулся Алеха, доставая из кармана тетрадный завертон с химкой и пачку «Беломора». — Костыль будет будь здоров! Не пожалею дури для таких гостей!

Выкрошив из папиросы табак, Патлас быстро и ловко (я даже головой покачал, настолько «профессионально» у него это получилось) заколотил химкой большую пятку и эффектно подорвал её, прикурив от зажигалки в часах. Сделав пару неглубоких затяжек, он пустил дурь по кругу, передав пятку патлатому музыканту. Тот, не раздумывая, затянулся несколько раз и передал её своему приятелю, который, основательно приложившись, всучил её мне. Я тоже сделал пару хапок и всучил пятку бухому немцу.

— О, я! Марихуана! — восторженно пискнул Ганс, присасываясь к почерневшей от канабисных масел папиросине. Он затянулся с такой жадностью, как будто от этого зависела его жизнь. Пятка стремительно прогорала, уменьшаясь в размерах, а пьянющий в сиську немец, продолжал всасывать дым в себя. Наконец он поперхнулся и закашлялся, скрываясь в клубах выпущенного из легких дыма. — Майн готт! — просипел он. Его глаза закатились, и он начал валиться на стоявшего рядом патлатого. Тот попытался его подхватить, но не преуспел, и иностранец со всего маху гробанулся на землю.

— Ну, оно и понятно, — неторопливо и с охуенно важным видом, как будто изрек вселенскую мудрость, произнес я, — что русскому здорово, то немцу — смерть!

Нахлобучило меня от повторной дозы не слабо, впрочем, как и остальных участников раскурки. Радостный ржач четырех луженых глоток послужил железным подтверждением моей догадки — нахлобучило всех и без исключения. Ржали мы долго и со вкусом, стоило только взглянуть на валяющегося на земле немца, пускающего пузыри.

— Живое доказательство того, — немного переведя дух, произнес я, — что нехуй было к нам в сорок первом лезть!

Еще одна волна хохота скорчила всю нашу накуренную бригаду, в стороне никто не остался.

— Слушайте, пацаны, — произнес Андрей, — а чего вы на наш концерт не пошли? На него, вроде, вся ваша «прогрессивная» молодежь приперлась. Бабок не было или песни наши не нравятся?

— Не гони волну, волосатый! — шуточно наехал я на певца. — Нормально вы лабаете…

— Да-да, — поспешно вмешался Патлас, — нравятся нам ваши песни! Уважаю, пацаны! — Алеха вновь демонстративно поручкался с артистами. — И бабки бы нашли, только нам не до того было — выпускной вчера гуляли…

— Серьезно? — не переставая дебильно улыбаться — «мистер ганджубас» реально зацепил, спросил патлатый. — Колямба, где же наши годы? — обратился он ко второму волосатому фраеру. — Помнишь, как мы с тобой на выпускном отрывались?

— А то! — Заторможено кивнул Колямба. Похоже, что по хи-хи его отпустило, и он уже перескочил на вторую, «философскую» стадию.

— Так вы однокашники? — обрадовано воскликнул Патлас, словно обрел потерянных, хрен знает когда, любимых родственников. — И до сих пор вместе?

— Как видите, пацаны, — заверил нас Андрей. — Мы с первого класса вместе, и вот сейчас вместе дела делаем, разные мутки мутим…

— Это песни, что ли, пишите? — тупо переспросил Патлас.

— И песни тоже…. — Андрей почему-то хитро усмехнулся, — и пишем, и поём, и пляшем. Ну и бизнес, тоже, делаем, само собой. Правда, Колян?

— А тож! — Вновь заторможено