– То, что вы просили.

Старик взял лист, поднял на него глаза:

– Напомни: что я просил?

– Узнать, кто любовница вашего сына.

– А, да-да... – Марлен Петрович надел очки, прочел имя, фамилию, место работы. – И все?

– Нет. Вот посмотрите.

Фотографии девушки. Профиль, анфас, вид сзади, в полный рост, отдельно ноги, руки. Короче, расчленили ее тело, будто Марлен Петрович должен выбрать породистую лошадь и для него важную роль играют все мышцы, зубы и т.д.

– Красивая, – коротко оценил шеф.

Молодой человек шевельнул плечами, двинул уголки губ вниз, мол, дело вкуса. Марлен Петрович внезапно замер, так как следующая фотография его шокировала. Вторая была в том же духе, третья... четвертая... Без сомнения, снимали Ярослава и девушку через окно, но... Это были не просто снимки, а иллюстрации к Камасутре.

– Вы что, с вертолета снимали? – проворчал он досадливо.

– Нет, – ответил молодой человек, восприняв его фразу серьезно. – Напротив гостиницы, где они встречаются, есть жилой дом. Мы договорились и сняли там комнату.

М-да, перестарались парни, не дай бог, фотографии увидит Ярослав или его жена. Не досмотрев до конца, Марлен Петрович кинул снимки на стол, сложил руки, как школьник складывает их за партой, и отчеканил:

– Мне нужно полное досье на нее. Кто такая, откуда родом, кто родственники, чем занимаются, была ли замужем...

Секретарь молча положил перед ним папку. Что тут скажешь? Вышколил он работников, из людей соорудил автоматы, безошибочно угадывающие желания шефа. Марлен Петрович открыл папку и начал читать. Он прочел все сухие сведения, снял очки и протер глаза. Машинально его руки выдвинули ящик стола, достали пачку сигарет, но тут Марлен Петрович увидел секретаря-робота, о котором забыл, и бросил ему:

– Свободен.

Тот вышел. Марлен Петрович принес пепельницу, закурил, а не курил он давно, лет двадцать, но всегда держал сигареты для гостей. По одной он начал сжигать иллюстрации к Камасутре, сжег все дотла. А фотографию любовницы сына долго держал в руке, смотрел на нее и курил, курил.

Все-таки она увидела его. Случайно. Шла по улице, и вдруг из машины вышел он. Маргарита Назаровна попятилась, боясь, что Марлен заметит ее. К счастью, он не смотрел по сторонам, а проследовал в сопровождении двух молодчиков в красивое современное здание. Маргарита Назаровна подошла к табличке рядом с дверьми, прочла:

– «Компания «Аякс»...

Название и прочее, что было написано ниже, ей ни о чем не говорило, она открыла дверь, вошла, ее остановил человек в милицейской форме:

– Вы к кому?

– Только что сюда вошли пожилой мужчина и два молодых человека... Вы не могли бы сказать, куда он пошел?

– Это глава фирмы, он пошел к себе.

– Глава? Простите, а как его имя?

Услышав имя, отчество и фамилию, Маргарита Назаровна потерялась: Марлен (старый пень, из которого труха сыплется) главный в этом большом здании? Чудеса.

– Бабуль, – обратился к ней милиционер, – если вы хотите записаться к нему на прием, то вам надо на четвертый этаж, в тридцать шестой кабинет.

– Благодарю вас, я зайду попозже.

Она брела по тротуару, в недоумении пожимая плечами. Дойдя до сквера, Маргарита Назаровна присела на скамью. Было холодно. Она ежилась, но ей необходимо было побыть наедине с собой, дома это практически невозможно.

– Кто бы мог подумать... – развела руками Маргарита Назаровна. – Чудеса... Господи, дай мне разума понять. Почему так, почему?

Вечером братья пили самодельную горилку в компании друзей, проявивших уважение к командиру. Ваську развезло, так ведь он был помладше Петро, силы богатырской не имел, хоть и был крепок на вид. Тогда он и предложил:

– Идем в сарай, охота девку отделать.

– Успеем, – бросил старший, обнимая за бедра податливую вдовицу.

Васька не желал ждать в отличие от брата, который любил, чтоб баба сама давалась, употребляя все свое женское умение. Не имея власти Петро, но являясь его доверенным лицом, Васька хотел получить от брата полные права на белогвардейскую дивчину, чтоб никто не посмел ее забрать. Однако Петро – норовистый, не угадаешь, как он отнесется, если без его ведома взять девку. Видя, как брат лобзается с бабенкой, он осторожно спросил:

– Так я пойду?

– Иди, – отмахнулся Петро.

А Катя, очнувшись, лежала на соломе, видела одни и те же картины, выжигающие душу: мамин прощальный взгляд, ее же остановившиеся глаза после расстрела, бабушку у ног с аккуратно причесанными седыми прядями, братьев. Катя осталась одна, без будущего и со страшным настоящим. Ее уже не пугала смерть, напротив, она была желанной, потому что с нею пришел бы конец нестерпимой боли и ожиданиям новых мучений. Но убить себя – это грех, и Катя обязана принять и мученическую смерть, если так на роду написано.

К ней никто не приходил, а стемнело уже давно. Катя вдруг подумала, что надо попробовать выйти. Она поднялась, высматривая выход, но было очень темно. Однако еще при свете она заметила, где находится выход, подошла к стене, ощупала ее.

Внезапно услышала приближающиеся шаги, отпрянула, но обо что-то споткнулась, упала, и ее рука коснулась холодного предмета. Катя подняла этот предмет, он был острый, на ощупь похож на кусок стекла. Девушка забилась в угол на солому, спрятав осколок за спину. Вскоре ее ослепил свет. Васька поставил керосиновую лампу на бочку и, на ходу снимая штаны, двинул к Кате.

Такого ужаса она никогда не испытывала, более того, не представляла, что такое может быть, но поняла, зачем это. У Кати непроизвольно вырвался крик, который заглушил Васька, обрушившись на нее и зажав рот ладонью. Внезапно в Кате вспыхнула ярость, ужас исчез, и к ней вернулась способность трезво мыслить. Опомнившись, девушка стала шарить ладонью по соломе, отказавшись от сопротивления, ища осколок стекла, который нечаянно выронила, пока пахнущая сопевшая свинья, скверно, сдирала с нее нижнее белье. Васька торопился, Катя нет. Нащупала осколок, взяла в руки. Потом замерла, чтоб попасть точно и, собрав всю ненависть и внутренне торжествуя, вонзила его в глаз насильнику, не почувствовав, как сама порезала пальцы. Васька взвыл так, что мороз пробежал по коже.

В сарай сразу же влетел Яуров, не разобравшись, что к чему, сцапал Ваську за ворот гимнастерки и отбросил его назад. Тот отлетел с воплем, врезался в дощатую стену, – и кричал не переставая. Яуров наклонился к Кате, которая успела опустить юбку и сжаться в комок в углу, держа перед собой окровавленную кисть руки, будто собралась ею защищаться. Он увидел кровь, оторвал кусок ткани от исподней рубашки и присел, успокаивая Катю: