которое она потерпела, ровно ничего для нее не значит. Сам Александр обратился в крохотную фигурку, отступившую куда-то на задний план бытия. Все, что он делал или говорил, в сущности, не имело значения. И то, что ее самое обманули, одурачили — не имело значения. «Через сто лет, — думала она, — все будет едино, все быльем порастет».

Ну а что же все-таки имеет хоть какое-то значение в этом мире? Она попыталась ухватиться за мысль о войне, но поняла, что и война более не имеет важного значения. Голова у нее странным образом ходила кругом, пол под ногами качался и проваливался, однако ж в этом не было ничего пугающего или неприятного. «Неужто, — думала она, — ни в чем не стало различия? И ничего сколько-нибудь замечательного нет более под луною?»

Когда она в своих рассуждениях добралась до луны, отражение в зеркале широко раскрыло глаза. Две молодые женщины долго и пристально смотрели друг на друга, с глубокой серьезностью, с каким-то особенным тайным пониманием, отъединявшим их от всего остального мира. Есть, сказала себе Енсина, есть все же нечто, имеющее важное значение, нечто такое, что и через сто лет не перестанет существовать и не утратит своего значения: жемчуга. Через сто лет, думала она, молодой муж подарит своей молодой жене жемчужное ожерелье и расскажет его историю, как Александр подарил его ей и рассказал о своей бабушке. Мысль об этой неизвестной ей молодой паре, отдаленной от нее на целое столетие, взволновала и растрогала Енсину, исполнила ее сердце нежностью, от которой слезы брызнули из глаз, и светлой радостью свидания, словно она после долгой разлуки встретила старых друзей.

«Не сложу оружия? — думала она. — Не запрошу пощады? Еще как запрошу, я буду громко, в голос кричать, моля о пощаде. Я сейчас даже не вспомню, отчего это я не хотела кричать и молить».

Тут микроскопическая фигурка Александра у окна в другой комнате произнесла:

— А вон твоя старшая тетушка идет по улице с большим букетом в руке.

Медленно, медленно оторвавшись от зеркала, обратила Енсина свой взор к действительности, а мысли свои — к настоящему.

— Да, — сказала она, — это цветы из «Bella Vista»[3]. — Так называлась загородная вилла ее отца на Странвайен.

Каждый из своего окна смотрели жена и муж на улицу.