– Шикуете, – заметил я, забираясь на переднее сиденье.

– Давно ты, Стас, в столицах не был, позабыл, как люди живут.

– Куда едем?

– Ко мне, мои все на даче, нам никто не помешает.

– А как у вас вообще дела? – и я покрутил в воздухе указательным пальцем.

– Нормально, регулярно проверяюсь.

– И точно нормально, – я достал из кармана небольшой приборчик, очень напоминающий миниатюрный мобильник, и посмотрел в окошечко индикатора. – Действительно, горизонт чист, даже странно, – достал второй приборчик и сунул его в пустующую подставку под телефон на передней панели. – Береженого бог бережет.

– Логично, – мой собеседник, в свою очередь, достал из портфеля аналогичное устройство и продемонстрировал мне, – чисто.

– Тогда излагайте.

– Тебе предложат работу, – он ловко вырулил со стоянки и влился в не такой и густой поутру поток машин, – подробности узнаешь у моего шефа. От этой работы ты не откажешься.

– Это с каких пряников?

– А вот об этом я и хотел с тобой поговорить.

– Интересно.

– Сейчас тебе еще интереснее будет. Ты Женю Степанова помнишь?

Я прекрасно помнил Женю Степанова. В восемьдесят шестом в Афгане он был начальником дивизионной разведки на юго-востоке страны, а я, тогда еще молодой и зеленый советский военный разведчик, притворялся в той же дивизии прапором, помощником шифровальщика. Туда меня послали вычислить «крота» в штабе дивизии, сливающего информацию одному милому человеку по имени Хайят, что на фарси означало «жизнь». Этот дядя, в прошлом – военный летчик, командовал бандой численностью до трехсот сабель и прославился тем, что обожал лично убивать захваченных в плен наших солдат и офицеров, предварительно от всей души над ними поизмывавшись.

«Кротом» оказался душка-военный, начальник одного из отделений штаба дивизии, такая жадная хитрожопая гнида в чине подполковника, кроме всего прочего, однокашник по училищу и личный друг комдива.

К сожалению, кто есть кто, я понял с опозданием, а поэтому попал в жесткий цейтнот, на все про все у меня оставалась ночь. Той ночью я пришел в запертый изнутри отсек в модуле, где ночевал Степанов.

Двухметровый белобрысый гигант Женька был родом с Северного Кавказа и обладал вулканическим темпераментом. Естественно, поначалу он едва не пришиб меня насмерть, когда я разбудил его посреди ночи. Ко всему прочему, в дивизии все считали меня конченым придурком и иначе, как «акробатиком» не называли, учитывая мою привычку красоваться перед всем честным народом на турнике или брусьях спортивного городка, демонстрируя свой обнаженный пропотевший торс. Такая вот у меня была легенда.

Все-таки он мне поверил, и все у нас тогда получилось. Милашка Хайят не смог в очередной раз накрыть нашу группу, а сам был привезен в расположение дивизии в виде безжизненной тушки на грузовике. Расколовшегося до самой жопы подполковника отправили в наручниках в Союз и вскоре расстреляли, а приказ об этом зачитали по всем вооруженным силам.

Степанов в начале девяностых ушел со службы и не без успеха занялся строительным бизнесом в Поволжье. Время от времени мы созванивались, а последний раз пересеклись год назад в Москве и как следует выпили водки.

– Что с Женей?

– Неделю назад он вручную покалечил шесть человек из числа группы силовой поддержки местной налоговой инспекции.

– Он такой, он может, а за что он их так?

– Насколько мне стало известно, его фирма приглянулась кое-кому из областной администрации. Ему предлагали договориться по-хорошему, но он их послал. Тогда наехали по всем правилам. Один из гоблинов в масках ударил прикладом главбуха фирмы, что интересно, по фамилии Степанова. Ему, видите ли, показалось, что она недостаточно быстро исполняет команду «К стене». Вот Женя и рассердился. Сейчас он в СИЗО. Кроме всего прочего, ему шьют участие в ОПГ.

– Женьке?

– Ему, ему. Один из покалеченных оказался сынком местного милицейского генерала.

– Да уж.

– Короче, если ты согласишься, со Степанова снимают все обвинения, он продает свою фирму по реальной стоимости и, желательно, уезжает из города. Ну как, по рукам?

– Нет. С него снимают все обвинения, и ни одна курва его больше не трогает.

– А ты не зарываешься?

– А я вам всем нужен очень, вот и пользуюсь случаем. И потом, я Женьку знаю. Никому он ничего не продаст и никуда не съедет, не тот человек. И еще, как вы узнали обо всем этом?

– Филиал у нас в том регионе и очень неплохая служба информации.

– Сами налаживали?

– Почему сам, Демочкина помнишь? – Демочкин был самым хреновым на моей памяти оперативником, но классным информатором. Когда он ушел с оперативной работы и занялся тем, к чему имел несомненный талант, дела его резко пошли в гору, и он чудом не выбился в генералы. Всегда любил работать с информационными документами его выпечки: кратко, подробно, ничего лишнего и, в то же время, ничего не пропущено.

– Ваш главный знает об этом?

– Нет, за регионы отвечаю лично я.

– Тогда...

– Нет, это не наша подстава.

– Как-то все уж больно интересно сложилось по месту и времени. Я просто хочу сказать, что...

– Стас, я еще не совсем выжил из ума.

– Я просто вас предупредил.

– А я тебя понял. Ну, что скажешь?

– Вы сами знаете ответ.

– Вот и славно, – он достал из кармана трубку и набрал номер. – Работайте. Да, первый вариант, – отключил телефон и вернул его на место. – До обеда выпустят. Сам позвонишь и проверишь.

– Конечно.

Машина нырнула в арку «сталинки» на Добрынинской и затормозила у подъезда.

– Приехали.

В половине одиннадцатого, как было рекомендовано, я был на месте, у скромного двадцатипятиэтажного здания, примыкающего к «золотой версте» Остоженки, огороженного металлическим забором вместе с островком примыкающей территории общей площадью гектаров так с пять.

У перекрывающего въезд внутрь этого великолепия стильного «от кутюр» шлагбаума стоял не менее модный высокий флагшток со знаменем черно-красно-желтого цвета и надписью белыми буквами «Русская сталь» поперек полотнища. По моему глубокому убеждению, на знамени не хватало еще одного слова: «Скромность». Думаю, именно эта мысль непременно возникала у любого при взгляде на сие офисное безумство.

Суровый дядя на проходной в униформе от Дольче и Габбана долго всматривался в мой паспорт, сравнивая фото в нем с оригиналом, потом набрал трехзначный внутренний номер и отрапортовал голосом насморочного робота:

– Прибыл Кондратьев.