Дети хихикали и щипали друг друга за тощие коленки.

– А пошли я тебя с Мишигине познакомлю! – предложил Аркашка.

Они ворвались в комнату к вечно радостной Лидке и уселись вокруг коробок с чавкающим шелкопрядом.

– Фу, какая гадость, – сказала Эля, испытывая брезгливость от близости белосахарной полуголой женщины и серебристых червей, пожирающих тутовник.

– Ты что? – Аркашка замер, погружаясь в блаженный мир. – Смотри, как красиво наш король Муся режет листья, прямо виньетками, завитушками.

– Виньедгами! – загоготала Лида, – гразиво!

Эле представился разворот детектива Яна Флеминга с виньетками из бородавчатых червей и обглоданных ими побегов.

– Да, вы тут оба мишигине! – воскликнула она, и все трое взорвались неудержимым смехом.

– Я коробку с Музей на самый верх шкафа поставлю, – утирая счастливые слезы, сказала Лидка, – поближе к окошку. Мы с ним вместе будем ждать принца.

– Какого еще принца? – Эля притворилась, что не знает секрета.

– Гразивого, – Лидка закатила глаза, – зильного. Он придет и заберет меня.

– Правда? И ты ему веришь? – усмехнулась Эля.

– Верю! У него грезд на шее, а значит, он всегда говорит правду. С грездом можно только правду говорить, только правду, понятно?

Часть 4. Мотив.

Эля с родителями готовилась к отъезду. Наутро они должны были отправиться на вокзал, отец Аркашки собирался их провожать.

– Наверное, мы никогда не увидимся, – грустно сказала Эля.

– Почему? – Аркашке тоже не хотелось расставаться.

– Папу отправят на Север, а оттуда до Ташкента не добраться ни в жизнь. Давай сходим ночью к старой котельной?

– Зачем?

– Вдруг Равиль снова туда пойдет?

– По математическим законам, это один шанс из трехсот, – подсчитал Аркашка.

– По законам интуиции, именно сегодня это и должно произойти. Тем более, когда я уеду, вы с Левкой уж точно зассыте туда ходить.

Аркашке не хотелось прослыть трусом напоследок. Они расстелили вечером раскладушку около двери, легли вместе, и, дожидаясь пока послышится храп родителей, сами задремали. В сон ворвался какой-то неровный стук сапог с улицы, Аркашка перевернулся на бок, поднял несмыкающиеся ресницы и взглянул в Элино лицо. Решимость даже во время крепкого сна не покидала ее черты. Он облегченно вздохнул, ему не хотелось никаких подвигов. Дремота снова обняла его своими мохнатыми лапами, он провалился в небытие и даже успел посмотреть обрывок нелепого сновидения, как вдруг кто-то постучал в окно. Аркашка вскочил на раскладушке, она прогнулась и заскрипела. Эля, как вспугнутая бабочка, распахнула глаза. Аркашке показалось, что от этого пространство комнаты прострелило сквозняком. Стук в окно стал истерично-назойливым. Он накрылся простыней и босиком подошел к подоконнику. Дворовый фонарь освещал перекошенное лицо Фегина, который что-то кричал и махал руками.

– Пошли, – скомандовал Аркашка, – Левка пришел.

Они с Элей бесшумно оделись, перелезли через раскладушку, и, подперев дверь отцовской майкой, чтобы не скрипела, вышли во двор. Левка дрожал, стуча зубами.

– Я в окно увидел, как Равиль выходит из дома, побежал за ним, он снова направился к котельной, а я сразу к вам! – захлебываясь, протараторил Фегин.

– Да, ты – смельчак, оказывается! – восхитилась Эля.

Левка просиял. Ради ее одобрения он все эти дни душил в себе животный страх.

– Бежим! – и они ринулись к речке Саларке.

Руины котельной из красного кирпича напоминали средневековый замок. Днем она отражалась в дрожащей воде, будто позировала великому художнику, а ночью под мусульманским полумесяцем казалась согнутой зловещей старухой в парандже. Ни окон, ни дверей здесь давно не было, лишь кромешной чернотой зияли проемы входов с разных сторон здания. Аркашка с Левкой хорошо знали этот лабиринт. Они часто всем классом играли здесь в прятки или казаков-разбойников. Забежав в один проем, поплутав среди стен, переходов и небольших цехов, можно было выйти на улицу совсем с другого конца. Окрыленный Элиным восхищением Левка пошел вперед, за ним на цыпочках, тихо ступая по битому кирпичу и гравию, крались Аркашка с Элей. В абсолютной тишине несложно было услышать чей-то полушепот. Троица пошла на звук и замерла за обвалившейся стеной большого помещения с гигантским паровым котлом. Внутри разговаривали двое мужчин, один напирал, другой оправдывался. Сквозь большие пробоины в кирпичной кладке можно было различить фигуры исполинов, одним из которых был явно Равиль в своей привычной куртке и кепке, а другой оказался облаченным в длинный балахон.

– Да, говорю тебе, никто меня никуда не собирается упекать, я на допросах все уже рассказал: ничего не видел, ничего не слышал. Когда заходил в туалет, никакого трупа не было. Они мне поверили, отпустили, – испуганно шептал Равиль.

– Почему весь район жужжит, что тебя снова дернут и начнут колоть? – давил мужик в балахоне.

– А я почем знаю? Даже и дернут, ничего от меня не услышат. Не видел я тебя в ту ночь. Точка.

Разговор, по-видимому, был начат давно и уже подходил к финальной фазе. Казалось, о чем-то договорившись, мужчины двинулись к дверному проему в сторону цеха, где стояли дети. Те в ужасе прижались к стене и буквально окаменели. Равиль шел впереди. Мужик в балахоне сзади. «Так вот почему поп!», – ужасная догадка промелькнула в голове Аркашки, когда на расстоянии трех-четырех метров сбоку, кроша гравий мощными ботинками, прошли переговорщики. От черной фигуры в балахоне оторвался и прорезал ноздри отчетливый запах церковных свечей. Тот запах, к которому Аркашка прикипел с детства, который успокаивал и умиротворял его всякий раз, когда он подходил к родному дому. Это были янтарные пары канифоли, и, сползая по стене, встретившись глазами с Левкой, Аркашка беззвучно произнес губами: «Паяльник!» Фегин закрыл рот руками и втянул голову в плечи. Эля была неподвижна, как нефритовая статуэтка. Внезапно, прежде чем скрыться за проходом в следующее помещение, Паяльник сделал резкое движение, и с коротким хриплым вскриком Равиль рухнул на месте, будто его ноги подсекли ковбойским лассо. Паяльник еще двумя глухими ударами, видимо, ножом, проткнул тело Равиля, выдохнул, сел рядом с мертвой тушей и закурил. Красный огонек бесконечно долго мерцал в кромешной темноте, описывая адскую дугу, которая впечаталась в нежную Аркашкину память раскаленной добела подковой. Он ждал, что вот-вот дядя Гриша обернется и кожей почувствует в противоположном углу пустого цеха детское прерывистое дыхание, возведенное смертельным ужасом в геометрическую прогрессию. Но Паяльник не обернулся. Докурив, он встал, с тяжелым кряхтением подцепил за ноги Равиля и потащил его по предательски шумному гравию к ближайшему выходу. Спустя пару минут, обезумевшая от страха троица услышала мощный всплеск. Тело рыночного заточника торопливо приняла в свои объятья ледяная вода Саларки.

Придя в себя, ни