– Пусть подавится, – уныло согласилась со мной Юля.

Глава 14

Николай Алексеевич отпросился сегодня домой пораньше, хотел встретиться с одним знакомым, тот обещал привезти ему испорченный самовар, который нашел у своей тетки на даче. Лазарев любил старые вещи, тогда ведь на совесть делали, не то, что сейчас, куда ни плюнь, везде пластмасса. Но когда Николай Алексеевич уже ехал в условленное место, друг позвонил и сказал, что планы поменялись и он сегодня не может выбраться на встречу. Мужчина, конечно, расстроился, они ведь еще хотели посидеть, пивка попить, потрещать о жизни. Немного, а то Эля будет ругаться, она не любила, когда муж перебирал с алкоголем, потом целый день дулась него, зудела и не подпускала к себе. Глава семейства Лазаревых не стал возвращаться на завод, решил сделать своим девочкам сюрприз, он заехал на небольшой рынок рядом с домом, купил там продуктов и живую рыбу, чтобы приготовить запеченного карпа по их любимому семейному рецепту. Это пальчики оближешь, как вкусно. Когда он выходил из машины, позвонила Танюшка. После разговора со старшей дочерью на душе у мужчины было тепло и радостно. Танюша – его красавица и умница, его бесконечная гордость, так похожая на двух самых любимых женщин – покойную маму Марию Федоровну и любимую жену Элю. Таня, такая сдержанная, вдумчивая, умная, безумно красивая, такая во всем безукоризненная. Отцовское самодовольство просто распирало Лазарева, когда он смотрел на старшую дочь… А вот Юля, с ней другое дело, с ней он почему-то не ощущал близости, не любил ее так, как Танечку. Понимал свою вину, совесть поедом ела, как можно выделять одного ребенка и быть равнодушным к другому. Когда-то в своей истерике Юля попала в точку, он всегда любил одну только Таню, а младшую дочь по большей части терпел. Лазарева раздражал ее слишком живой характер, склонность к театральству, поверхностность, неумение доводить дело до конца. На смену раздражению приходил стыд, это ведь его кровинка, и, словно компенсируя свою нелюбовь, он баловал Юлю даже сильнее, чем умницу Таню. У Голубоглазки были довольно примитивные интересы, совсем чуждые старшему Лазареву: танцы, наряды, сплетни о власть имущих и так называемых звездах, в этом она была ходячей энциклопедией. А желания Юли урвать для себя побольше, не прилагая никаких усилий, и вовсе бесило главу семейства. Он пытался бороться, разговаривал с ней, стараясь привить правильные взгляды и ценности, но младшая дочь не хотела слушать, лишь шутила, что он отстал от жизни и слишком старомодный. Николай Алексеевич пытался выбить из нее дурь трудом, запретами, не пускал ее на гульки по вечерам. В ответ Юлька либо злилась, либо плакала, а чаще всего вешалась ему на шею с извинениями: «Папочка, родненький, любимый, прости меня, пожалуйста». И он таял, точнее ему снова становилось стыдно, а потом еще Эльвира Тимофеевна с Таней нападали с упреками, что он слишком суров к бедной девочке. Николай Алексеевич снова чувствовал свою вину за нелюбовь… и опять отступал, не пытаясь больше ломать не нравившиеся ему черты характера младшей дочери, надеялся, что она вырастет, поумнеет… В детстве ведь многие дети оторви да выбрось, а потом становятся вполне приличными и даже выдающимися людьми. Теперь уже поздно ломать. Девочка выросла, выросла совершенно ему чужой.

Николай Алексеевич просунул ключ в дверной замок, он сначала не шел, а потом протиснулся, вытолкнув ключ с другой стороны. «Юлька, наверно, забыла, вечно она в облаках летает», – раздраженно подумал Лазарев. В квартире довольно громко играла музыка. Николай Алексеевич вдруг ощутил непонятную тревогу. Он включил свет, взгляд выхватил две пары мужских кроссовок, стоящие на полу в коридоре. Видимо, к Юле пришли друзья, надо ей сказать, что это неприлично – приводить в дом парней, соседи могут невесть что подумать, они живут в этом доме лет пятнадцать, их семью многие знают. Лариса Петровна из сорок пятой квартиры – дама глазастая, и первая сплетница на районе. Странно, почему Юля закрыла дверь в свою комнату? Какое-то неприятное чувство возникло в груди у Николая Алексеевича и тошнотой подступило к горлу. Он сделал несколько шагов по направлению к комнате младшей дочери. Через музыку явственно послышался громкий женский стон, а потом просьба:

– Еще?

– Сень, добавь ей еще, – захохотал какой-то парень.

Затем из-за двери послышались сладострастные женские завывания. У отца сестер Лазаревых потемнело в глазах… Она же не может сразу с двумя?! Вдруг Юлька, не посмотрев в глазок, по случайности открыла дверь двум парням, и они теперь ее насилуют. Эти панические размышления прервал еще один животно-чувственный девичий стон, который никак не мог возникнуть при насилии. Николай Алексеевич начал стремительно бледнеть, а его рука привычным жестом сердечника потянулась к левой стороне груди. Он сделал несколько шагов вперед и тихонько открыл дверь дочкиной спальни. Глазам предстал какой-то немыслимый порнографический бутерброд из человеческих тел. Где прослойкой, подстилкой была его младшая дочь. Голубоглазка, которую он баловал даже сильнее, чем свою умницу Танюшку.

– Да что ж вы делаете?.. – эта фраза зародилась в душе настоящим криком возмущения, а вот на свободу вырвалась еле слышным стоном полнейшей растерянности.

Комната наполнилась женским визгом. Порнобутерброд распался, парень, который был сверху, соскочил с визжащей блондинки, в воздухе замельтешили оголенные мужские детородные органы. Ноги Николая Алексеевича налились свинцовой тяжестью, в глазах потемнело, голова загудела, словно там по извилинам, как по рельсам, мчался ревущий поезд. Парень, который был снизу, завозился, пытаясь выбраться из-под растерянной блондинки. Старшему Лазареву в глаза бросилась подтянутая женская попка... с растянутым, как у порноактрис, анусом. Он пристыженно прикрыл глаза.

Да как же она могла?! Его маленькая неразумная дочка, которая так и не выросла хорошей, несмотря на все его надежды. Как она посмела привести в дом сразу двоих любовников?! Неужели его дочь шлюха?!

– Вон, вон из моего дома! Иначе всех поубиваю! – кричал Николай Алексеевич срывающимся глухим голосом, который звучал больше растерянно, чем грозно.

Но парни все равно испугались, со скоростью пожарников стали натягивать на себя одежду, кроссовки просто подхватили с пола, и даже не обувшись, выбежали из квартиры.

Шаркая налитыми свинцом ногами, Николай Алексеевич вышел в коридор… Ужасно гудела голова, там продолжал мчаться разъяренный бешеный поезд. Нет… это неправда! Его маленькая золотоволосая дочка не может быть доступной во все дыры шлюхой. Он своих девочек другому учил… На сексуальные темы они, правда, не говорили, однако