— Именно что тех лет. Значит, по каким-то причинам закладка не была изъята и не возвращена в Центр. Чисто разведывательный элемент. Ну, а к чему отнести, допустим, установленный неподалеку от Москвы замаскированный дубок?

— Это что еще за дубок? Не тот, что потом помог найти перебежавший к нам из ЦРУ американец Ховард?

— Ховард или не Ховард, но поставили они контейнер, напичканный самой совершенной электроникой, который снимал секретную информацию. А замаскировали его наши противники очень остроумно и искусно под древесный пенек. И, знаете, пенек функционировал, пока его не обнаружили.

— Олег Максимович, мы говорим о так называемых закладках, о дубках с секретной аппаратурой. Но сейчас в мире столько изменений: век-то на дворе компьютерный. И хотя необходимость в разведке, конечно, останется, не станут ли вести ее методами чисто техническими, не будут ли живые агенты и резиденты из игры потихонечку вытеснены?

— Такое невозможно. Потому что пока компьютер — это только произведение, результат нашей творческой мысли. Работа над искусственным интеллектом действительно очень продвинулась. Однако принимает решение, в конце концов, человек. Но вы кое в чем правы. В современных спецслужбах уже сравнительно давно изучают возможности отказа от разведки с помощью человеческого фактора и перехода на технические средства. Особенно бурно эта тема дискутировалась в Центральном разведывательном управлении, когда пост директора там занимал адмирал Тернер. Сторонники сбора информации лишь техническими средствами утверждали: каждый метр на глобусе можно перекрыть так, что полный набор информации о происходящем будет обеспечен полностью. Их противники отстаивали необходимость сохранения агентурного потенциала. Да, вероятно, можно просчитать при помощи спутников и других средств любое количество находящихся где-то танков, орудий, подводных лодок. Но как без использования агентурных методов узнать, когда все эти ресурсы будут использованы? Кто и в какой момент приведет их в действие?

— Отдаст приказ «в атаку!»

— Или отдаст приказ, или примет политическое решение. Но, естественно, и от некоторых старых своих приемов работы в спецслужбах постепенно отказываются или применяют их все реже.

— Что это за методы, которые теперь устарели?

— Где-то до конца 1960-х в повседневной работе с агентурой использовались тайники. Иногда постоянные, бывало, и разовые. Скажем, агент в тайник что-то вкладывал. Разведчик, с ним работавший, приходил к этому тайнику и закладку изымал. Считалось, что подобные связи — бесконтактны. И, следовательно, относительно безопасны. Но это же не совсем верно.

— Почему?

— Ну, скажем, мой агент подыскивает место, закладывает туда блокнот. А через некоторое время в тот же тайник за блокнотом лезу я. Значит, контакт все-таки происходит. Контрразведка может засечь моего агента во время устройства тайника, установить наблюдение. И естественным образом выйти на меня. Рискованно: тайник не может гарантировать безопасную бесконтактную связь. И тогда многие спецслужбы перешли на тайники бросовые.

— А это что такое?

— Если коротко, то это когда из проезжающей машины выбрасывается, допустим, для агента или для разведчика скомканная пачка сигарет или пустая банка из-под пива. Был период, когда и мы, и ЦРУ вовсю пользовались метками, сигналами.

— И об этом, если можно, тоже поподробнее.

— Ну, они считались бесконтактными, безличными способами связи. А на самом деле были все же контактными, на мой взгляд, личными. Агент, к примеру, ставил сигнал: наклеивал на телефонную будку кусочек пластыря или ставил мелом горизонтальную полосу. А разведчик, заранее наметив такой способ связи с агентом, снимал этот пластырь или перечеркивал меловую черту. То есть контакт все же происходил. Ведь контрразведка могла засечь человека, ставившего все эти сигналы. А если она вела его и слежка приводила к месту постановки сигнала, то, значит, могла выйти и на вторую сторону, на второго участника операции, подходившего к сигналу.

— Господи, какие сложности.

— Именно сложности и опасности. Потому эти сигналы и были убраны из технологии. Если сигнал ставился, то он снимался в кавычках.

— Олег Максимович, что-то не совсем понятно.

— Ну, снимался он визуально из проезжавших в потоке машин. Установить машину — крайне сложно.

— Сложно, но, судя по всему, можно?

— Трудно, однако, вероятно. Контрразведчики машину вычисляли с помощью изучения маршрутов разведывательных структур.

— Как же это удавалось?

— Используя компьютерную технику, о которой мы с вами говорили. Вычислялось, что машина разведчика ежедневно или регулярно, хотите — часто, проходит по таким-то и таким-то точкам. И в этих местах контрразведка терпеливо корпела, пытаясь, иногда и небезуспешно, обнаружить места предполагаемой постановки сигнала. Использовались и наружное наблюдение, и специальные датчики.

— Сейчас такие методы по-прежнему часто применяются разведкой?

— Может быть, реже и реже. Используются спутники, через которые подается информация. Разработана быстродействующая аппаратура, которая в нужный и заранее оговоренный час подаст условный сигнал безо всяких меток. Появились компьютеры со сложнейшими программами. Связь можно поддерживать и с их помощью.

— Значит, старые методы разведки и шпионажа потихоньку списываются в архив?

— Вовсе нет. Вся новейшая техника не исключает применения вроде бы и дедовских, архаичных способов. Очень многое зависит от конкретных условий. Ведь каждая операция — уникальна. Только используя все, что в разведке наработано, можно избежать провалов и обеспечить безопасность. Компьютер — совсем не панацея. Контрразведки ведь тоже знают, какие прекрасные возможности он обеспечивает для установления связи. И, исходя из этих знаний, разрабатывают свои контрмеры для выявления связей. Компьютер как раз и поможет выйти на субъекты и объекты этих связей. Но в разведке нельзя говорить — вот этот метод «старый», а этот «новый». Разведдеятельность и контрразведка тоже — это творческий процесс, то есть комбинаторика, иными словами, сочетание «старого» и «нового» в самых различных вариациях.

— Олег Максимович, позвольте теперь от разговоров о современнейших методах разведки вернуться к началу нашей беседы, когда мы вели речь об «Архивах Митрохина». Как вы считаете, насколько велик урон, понесенный нашими спецслужбами, от издания митрохинской работы?

— Если даже какой-то процент «Архивов» — правдив, то я бы лично отнесся к ним как к историческому исследованию. Или, точнее, историческому пласту «холодной войны». Но книга — это скандал скорее для Запада, а не для нас.

— Почему же?

— Да потому, что в течение всей «холодной войны» западные спецслужбы добивались расширения бюджетов на борьбу с советской разведкой. И денег им давали немало. Но теперь, если верить Митрохину, становится ясно: получая огромные субсидии, ЦРУ, СИС и прочие своих задач не решили. А КГБ, разведка в этом противоборстве во многом поставленных целей достигли.