– Белобрысый кузнечик? – Драч стал быстро листать дело. – Вы, ребята, тут маху дали. У нас три свидетеля утверждают, что Крупин пришел к Байкову в тринадцать сорок, а вышел из дома в шестнадцать. Ему вахтерша самолично дверь помогла открыть, он с замком справиться не мог. А в шестнадцать тридцать Байков разговаривал по телефону с дочерью и матерью, значит, был жив.

– Разрешите? – вмешался Гуров.

– Да-да, минуточку, – Драч перечитывал чей-то протокол допроса. – Минуточку, Лев Иванович.

– Вот так всегда, – шептал Крячко на ухо Орлову. – Я самолично убийство раскрыл, грядку мозолистыми руками перепахал, а они ягодки собирают.

– Молчи, Станислав, им сегодня все можно, – тихо ответил Орлов.

Заместитель прокурора огладил узловатыми пальцами бумаги, поднял взгляд на Гурова.

– У меня алиби Крупина сомнений не вызывает. Он ушел из дома до убийства.

– Обязательно, – Гуров кивнул. – Я обратил внимание на то, что Крупин попросил вахтершу открыть замок входной двери. Мы проверили: замок открывается свободно, и я насторожился. Крупину надо было иметь свидетеля своего ухода. В доме имеется задняя дверь, которая запирается на засов изнутри. Если его предварительно отодвинуть, то можно выйти из подъезда, обойти дом и вернуться незамеченным. Можно предположить, что юрист рассказал Крупину о звонке бухгалтера и о том, что покойный видел рабочего мебельного цеха на Белорусском вокзале в роли носильщика. Его разоблачение грозило провалом, и Крупин решил Байкова убить.

– Если так просто, шарахнул бы молотком, а не уходил, потом возвращался, – возразил Драч.

– Три человека видели, как Крупин пришел, надо было, чтобы существовал свидетель, который бы видел, как он вышел.

– Предположение.

– Верно, я и предполагал. Мне не нравился его демонстративный уход, возня с исправным замком, но на этом далеко не уедешь, тем более что не было мотива. Сначала Станислав нашел свидетеля, который видел, как Крупин в пять часов вернулся в квартиру Байкова. А чуть позже тот же Крячко нашел носильщика-рабочего, выявил мотив и замкнул цепь.

– Свидетель? – Драч взглянул на папку с бумагами, на Гурова. – На площадке три квартиры, мы опросили всех, никто никого не видел.

– Федул Иванович, поймите человека, который знает, какая возня происходила вокруг соседа, затем увидел, что к нему вернулся недавний гость, а чуть позже обнаружили труп. Человек стар и беспомощен. Захочет он идти свидетелем по делу об убийстве?

– Боевой генерал или его супружница, – пробормотал Драч. – А чего же вы, сукины дети, молчали?

– Потому что мы сукины дети и хотим, чтобы вы дернули всю цепочку транспортировки наркотика, а не оборвали одно звено.

– Дай закурить, Пинкертон, – сказал задумчиво Драч.

– Вы же «Беломор» предпочитаете, – Гуров протянул пачку «Мальборо».

– Где ж его взять? – Заместитель прокурора явно думал о предстоящем деле, взял сигарету не глядя. – Нету «Беломора», кончился. – Он прикурил, жадно затянулся и со злостью спросил: – А как все это доказывать?

Гуров пожал плечами, взглянул на Орлова, указал на выход.

– Федул, ты лишку хочешь, – сказал генерал. – Доказать не просто, но вполне возможно.

– А связь Крупина с наркотиками вообще не вяжется, – тоскливо произнес Драч. – Носильщик в жизнь не расколется… Хотя если наркотик в Европе примут и тамошние службы данный факт зафиксируют… А чемодан привез Депутат, и чемодан занес в купе носильщик, и раз вы это видели, то парню придется объяснить, где он данный чемоданчик взял…

Орлов выпустил из кабинета Гурова и Крячко, шагнул через порог, сказал:

– Господин заместитель прокурора, если вам очень тяжко станет, звоните, – и прикрыл за собой дверь.

Крячко сел за руль своего «Мерседеса», Орлов устроился рядом, Гуров на заднем сиденье.

– Сначала вас, Петр Николаевич? – спросил Крячко.

– Обязательно. – Орлов обернулся к Гурову: – Чего ты мне голову с этим армянином морочил?

– Успокаивал, отвлекал убийцу, виноват. Ты, Петр, прости меня, грешника. – Гуров прилег, сунул руку под голову, закрыл глаза.

Орлов вздохнул, долго молчал, услышав за спиной похрапывание, сказал:

– Ты, пожалуй, прав, Станислав, парня следует в санаторий определить.

– Я скажу Юдину, у него возможности огромадные, – ответил Крячко.

– Деньги – сила, – согласился Орлов. – Так за деньги и будете работать? – Он понял, что сказал глупость, и вновь вздохнул. – И верно оно, и не денешься никуда, однако обидно.

– Всем обидно, – согласился Крячко. – Мы и так на голом энтузиазме шкурой рисковали, нам эти наркотики даром не нужны.

– Я понимаю.

– Гуров по краю ходил. Если бы вы его видели, как он под стволом стоял…

– Представляю, Станислав, и чего ты оправдываешься?

– Я не оправдываюсь.

– Оправдываешься. Может, я в жизни ничего не понимаю и слаще морковки ничего не кушал, но, помяни мои слова, Гуров вернется.

– Он говорит, что это вряд ли.

– И ты вернешься, никуда вы не денетесь. Здоровый мужик может из дома, от детей, жены, ворчливых стариков к красивой бабе сбежать. Свобода! Красивая жизнь! Но ежели мужик – мужик, а не кузнечик, он непременно в семью вернется. Пусть в доме холодно и голодно, если он в нем вырос, то и деваться ему некуда.

Крячко остановил «Мерседес» у дома Орлова, тот вышел, огладил полированную дверцу, заглянул в салон.

– Красивая машина. Звоните! – хохотнул он и направился к подъезду.

– Типун тебе на язык! – Крячко мягко тронул с места, взглянул на спящего Гурова. – Генерал! Учитель! Да в гробу мы видали его ментовскую контору!

– Верно, Станислав. Только куда мы денемся? – пробормотал сонно Гуров и повернулся на другой бок.

Дума не лишила преступника права депутатской неприкосновенности и отказала прокуратуре в возбуждении уголовного дела.

Январь – март 1994 года.

Москва