– Люди такого типа часто оказываются в полярных ситуациях. Эта дама могла стать танцовщицей кабаре не только из-за собственного каприза, но и по необходимости. Те, кто не знает ограничений в тратах, не слишком-то щепетилен и в выборе источника дохода.

– Это весьма правдоподобно, – заметила я. – Эта Бетти в Крынице сразу разнюхала, что Тото неимоверно богат. И уже забросила в его сторону свои сети.

Тадеуш взглянул на меня с улыбкой:

– Но вы ведь свели на нет ее намерения?

– Я? – возмутилась я. – А какое мне дело до Тото? Я бы и пальцем не пошевелила, если бы не хотела щелкнуть ее по носу.

– Дорогая пани Ганка, – сказал Тадеуш, целуя мне руку. – Я бы и в аду вас узнал…

Уж не знаю, что он имел в виду. В любом случае после беседы с ним я чувствую себя спокойней и уверенней. Как хорошо все же иметь друга, перед которым у тебя нет никаких тайн.

Тут я должен немного скорректировать слова пани Реновицкой. И у меня, скажу честно, нет желания утверждать, что она не испытывала ко мне таковой приязни, о которой говорит и за которую я ей безмерно благодарен. Речь тут о том, что в целом и в частности я считаю ненормальным существование подобной приязни, в которой обе стороны выказывают друг по отношению к другу одинаковую и абсолютную откровенность. Потому что всегда остается определенная недоговоренность, всегда даже самые близкие друзья скрывают друг перед другом свои определенные тайны. Так и пани Ганка не рассказала мне всего. И мне кажется, в ином случае я бы сумел в тот день дать ей совет, настолько же полезный, насколько и точный. А может, мне так лишь кажется, поскольку я уже до конца прочел ее дневник и знаю, чем все закончилось. (Примеч. Т. Д.-М.)

Сегодня я впервые смогла выйти из дому. Повязку мне сняли еще вчера. На лбу остался заметный, очень розовый шрам. Но теперь уже и я верю, что он исчезнет, как уверяют доктора. Пришлось дать слово отцу, что я уже никогда не сяду в машину с «этим недееспособным юношей среднего возраста».

Тото ржал как конь, когда я ему это повторила. Он, похоже, абсолютно довольный собой человек в нашем мире – или, по крайней мере, в этой клинике. Когда я приехала к нему, не могла протиснуться к кровати. Со всех сторон Тото был обставлен подносами с бесчисленными закусками и едой: он как раз обедал. Его Антоний время от времени вытаскивал из кармана бутылочку коньяка и наполнял стаканчик.

– Как видишь, – смеялся Тото, – все предосторожности соблюдены. Вчера доктор Гурбович выбросил почти полную бутылку старого «Boulestin» в окно, в больничный сад.

– Ты дурень, – сказала я сдержанно. – Будешь из-за этого месяцами лечиться. Алкоголь страшно этому мешает.

– Еще страшнее мешает отсутствие аппетита, – заявил Тото. – А без чего-то покрепче есть мне совершенно не хочется.

Впрочем, это было неправдой. Тото всегда нечеловечески прожорлив. Даже на завтрак умудряется съесть столько, сколько хватит трем англичанам его комплекции. Похоже, он просто хочет довести до белого каления врачей. Он еще более ребенок, чем остальные мужчины. Возможно, именно в этом и состоит его очарование.

Естественно, он сильно извинялся за аварию, вертясь как уж на сковородке. Когда наконец Антоний исчез вместе с подносами, он сказал:

– Это все твоя вина. Я был зол на тебя. Еще никто никогда так со мной себя не вел. Что-то придумала ты себе с этой мисс Норманн, а мне от нее ни холодно ни жарко.

Я иронично улыбнулась:

– А от кого ты получил вот эти цветы? – спросила, указывая на букет роз в приятной глазу вазе Галле.

– От Мушки Здроевской, – ответил он без раздумий.

– О-о-о, – заметила я. – Это очень мило с ее стороны. Я не подозревала ее в такой щедрости.

– А зря, – поджал он губы. – Как видно, есть те, для кого я кое-что стою.

Это была шпилька за то, что я-то ему цветов не прислала. А не прислала я ему специально, хотя он прислал мне две большие корзины. У меня не было ни малейшей причины выражать ему сочувствие. Но мне показалось весьма неправдоподобным, чтобы именно Мушка сподобилась на такой дорогостоящий знак внимания.

– Полагаю, это она так признаётся тебе в любви?

Он захохотал:

– Если бы признавалась в любви, то прислала бы мне целый ботанический сад.

– Ну, по крайней мере, она наверняка написала тебе весьма чувственное письмо.

Должно быть, он был готов к такому моему замечанию, поскольку потянулся и вынул из-под портсигара визитную карточку, corpus delicti. Это и правда была карточка от Мушки, а на обратной стороне – несколько ничего не значащих слов с пожеланиями здоровья. Однако я воистину создана быть детективом. Другая бы на моем месте наверняка не обратила внимания: я же взглянула на дату и сразу все поняла.

Дата указывала на четыре дня назад!

Я окинула взглядом розы. Выглядели они абсолютно свежими. Было совершенно невероятно, чтобы срезали их раньше чем сегодня утром. Мысль моя работала вполне логично. Мушка прислала цветы, несомненно, но они уже завяли, их выбросили, а эти, вместе с вазой естественно, принесены от мисс Норманн. Я хорошо контролирую нервы, поэтому не дала выплеснуться раздражению, охватившему меня.

Молча вернула ему карточку, а он спросил:

– Ну, теперь-то ты мне веришь?

В голосе его зазвучала нотка триумфа. Я смерила его презрительным взглядом и ответила:

– О да. Верю тебе безгранично.

Как видно, его охватили какие-то сомнения:

– Но ты ведь знаешь ее почерк?

– Естественно.

– Ну, видишь! – вздохнул он с облегчением.

Внутри я вся тряслась от ярости. Напор этой женщины выведет из равновесия кого угодно. А уж тем более – меня! Какая-то странная тяга к моим мужчинам. Охотится на каждого, с которым меня хоть что-то единит. Пытается отобрать у меня Яцека, флиртовала с Ромеком, а теперь взялась за Тото. Отвратительная баба. Я с удовольствием прибила бы ее.

Не знаю, как много бы дала, чтобы суметь выложить ему за раз все, что я о нем думаю и что знаю о ней. Увы, нужно быть терпеливой и вести себя мудро. И откуда эта выдра узнала, что Тото попал в аварию и лежит в больнице? Ведь в газетах, по моей просьбе, про аварию не было ни слова. Яцек постарался через свои связи. Утверждал, что чувствовал бы себя не в своей тарелке, если бы все вокруг узнали, что я ехала ночью одна с двумя чужими мужчинами. У Яцека довольно устаревшие взгляды на эти дела, и он никак не может отвыкнуть от лицемерия. Если уж соглашается на то, чтобы я бывала в подобных ситуациях, то нечего стыдиться и перед людьми.

Естественно, Тото приказал Антонию позвонить ей в «Бристоль». Или, еще вероятнее, по его просьбе позвонил Мирский. А это уже был скандал! Посвятить Доминика в то, что меня компрометирует, было со стороны Тото именно тем отсутствием деликатности, которое и можно ожидать от человека, лишенного любых проявлений такта и мягкости. Может, Яцек и прав, считая его толстокожим.