Да и не остается уже сомнений у вменяемых людей в существовании военного заговора после публикации даже тех крох следственных материалов, которые мы имеем. Еще остаются непонятные вопросы с его масштабом и с «невинно пострадавшими». Но эти вопросы остаются только потому, что органы нашей государственной безопасности после убийства Лаврентия Павловича подверглись, если так можно выразиться, масштабному реформированию.

КГБ уже не являлся наследником ВЧК-ОГПУ-НКВД, там были совершенно другие люди, преемственность прервалась, поэтому за честь чекистов 30-х годов некому было вступиться, только сегодня начали раздаваться немногочисленные голоса в их защиту.

Вот Климента Ефремовича такие как Черушев и Сувениров обвиняют в причастности к репрессиям командного состава РККА во времена Ежова и Берии на том основании, что он визировал арест по материалам НКВД. Черушев и Сувениров военные люди, причем военные в самом худшем смысле, таких называют деревянными по пояс. Хоть они и ученые историки. У них арест — уже репрессия. Заниматься такими вопросами и не иметь никаких юридических знаний — это колоссально. По-военному. Как на XXII съезде КПСС обвинили Ворошилова в репрессиях, так эти балаболы и продолжают гнать эту волну.

Еще есть один важный вопрос. Понимаете, те, кто говорит о необоснованности репрессий, постоянно ссылаются на то, что в материалах уголовных дел нет никаких доказательств, кроме доносов и свидетельских показаний. Искатели других доказательств, такое впечатление, свалились на Землю прямо с Луны, причем свалились в эпоху технически развитой цивилизации, этапы научно-технического прогресса мимо них прошли.

Я сейчас объясню, в чем здесь фишка. Сегодня так, как в 30-е годы, никто уголовное дело возбудить не даст, сегодня оперативник приходит к следователю за возбуждением уголовного дела с рассекреченными оперативными материалами. В этих материалах должны быть доказательства, зафиксированные на материальных носителях — видео, аудио, электронная почта и т.п. Какие доказательства могут быть по заказному убийству? Телефонные разговоры, видеосъемка — и практически всё. Заказные убийства — это почти аналог заговора. Сегодня никто не возбудит уголовное дело по голому сообщению агента. Это сообщение только проверять будут с использованием уже технических средств, чтобы получить объективные доказательства.

Но в 30-е годы у правоохранителей не было таких технических средств, они только-только начинали разрабатываться. Оперативнику НКВД нечем было проверять сообщения своей агентуры о том, что группа краскомов сговаривается убить Сталина, Ворошилова и Молотова. Техническая вооруженность правоохранительных органов в те годы находилась на таком же уровне, практически, как и во времена Ивана Грозного. А сами преступники, как причастные к заказным убийствам, так и заговорщики, почти никогда не оставляют материальных следов в виде документов. Они почти никогда не пишут расписки и не составляют списки. Только редкие идиоты среди них этим грешат. Это спецслужба вербует агента с составлением документа за подписью агента. Заговорщику это не нужно, ему негде хранить эти подписки, кроме как у себя, а это смертельно опасный компромат. И протоколов собраний заговорщики не ведут. Там всё на круговой поруке держится.

Поэтому в те времена было достаточно агентурного сообщения, желательно еще и не одного агента, чтобы начать следствие. Не по всем делам, конечно. По хозяйственным преступлениям и обычной уголовщине проводились ревизии и экспертизы, опросы граждан. Но по заговорам это исключалось почти всегда. Или не стоило, если опера не могли тайно записывать переговоры заговорщиков, вообще заниматься этими преступлениями? Оставить их в покое нужно было, всех этих троцкистов?

Вот поэтому и начиналось расследование с того, что Ворошилову (только с его санкции могли арестовать его подчиненного), Ежов нёс докладные записки, в которых содержалась информация о том, что получены агентурные сведения в отношении какого-либо военачальника, и Ворошилов согласовывал его арест. Либо не согласовывал, если у него была твердая убежденность в том, что его подчиненный не ведет преступной деятельности. Тогда сотрудники Ежова проверяли сообщение агентов с помощью других агентов, внедряли в круг проверяемых командиров дополнительную агентуру, и либо прекращали проверку, либо получали дополнительные сведения и несли их снова Ворошилову. Вот почему в некоторых случаях Климент Ефремович не соглашался на арест, но позже его санкция появлялась. Это обычная практика, так происходило тогда и сегодня так происходит.

Но почему это вдруг арест стал репрессией? Это просто мера пресечения, процессуальное действие следователя. Необходимое для расследования преступления. У чекистов выбора другого не было, кроме как начинать расследование с ареста почти во всех случаях. Ведь если сразу не арестовать заговорщика, а допросить его в качестве подозреваемого, то он после допроса побежит предупреждать своих сообщников и те концы в воду спрячут.

Чего такого необычного и кошмарного в этих арестах? Еще, видите ли, кровавые чекисты любили по ночам арестовывать. Вот гады! А когда арестовывать подозреваемого в заговоре, если не ночью, дома, чтобы другие участники преступной группы об этом не узнали, и их тоже можно было взять без шума и пыли? На первомайском параде что ли?..

А потом начиналось следствие, которое могло получить почти всегда только один вид доказательства — показания свидетелей. Обыски обязательно проводили, но они мало что давали, кроме переписки, из которой могли выявляться дополнительные связи, и запрещенной литературы.

Есть показания свидетелей? Получи приговор в зубы. Такая уж специфика дел этой категории. Так загремел на Колыму Александр Васильевич Горбатов. Личность примечательная. Мемуары оставил. И за то, что пострадал от чекистов, его сделали гением полководческим. На самом деле, вполне рядовой генерал. Самое главное, что он, находясь под следствием, выдержал аж 5 допросов с пристрастием, после этих допросов его на носилках в камеру приносили! Это он так сам о себе написал. Только какая-то неувязочка небольшая в его деле получается. Следователю не было смысла отбивать кулаки о ребра этого военного, потому что признание Горбатого суду, оказывается, и не нужно было. Александр Васильевич вину отрицал категорически, но срок ему вкатили на том основании, что в деле были многочисленные показания свидетелей. Ладно, если бы из Горбатого выбивали информацию о других участниках заговора, это еще понятно было бы, но или он сам, или тот, кто помогал писать ему мемуары, были в оперативной и следственной работе невеждами, поэтому в книге генерала есть только требование следователя подписать признательные показания. После этого верить в истинность описания следствия как-то не особо хочется.

А еще в лагере его и группу осужденных военных третировали, унижали и грабили уголовники. Это тех, кто должен был Родину защищать. Отважных воинов. Тьфу! Защитники себя защитить не в состоянии были от уркаганов.

В лагере Горбатов писал ходатайства о пересмотре дела, в конце концов добился этого, его освободили.. Он не признался на суде — ему это помогло. Те, кто признался — тащили срок до конца, если только по приговору им пуля в лоб не была положена.