– Была же какая-то лавстори? Расскажите.

– Вы с ума сошли? Зачем я буду рассказывать нашу лавстори? Избирателям понравится, как он ушел от первой жены ко мне?

Зато Ашоту удавались умилительные тексты. Например, у нас в штабе жил кот, и из-под пера Ашота вышел замечательный сентиментальный и пошлый текст о том, что город Дзержинский «и есть сейчас этот рыжий оборванец, которому нужен хозяин. Заходите к нам, погладьте его». Мы исправляли друг за другом ошибки, редактировали. Потом за дело бралась Елена, жена начальника кампании. Она почему-то меня невзлюбила, хотя я писал больше других.

– По глазам видно, что жопу лизать не умеешь, – негодовал Ашот.

Еще с нами работал медленный парень Игорь, как и Ашот с Зоберном, выпускник Литературного, и его как раз полюбило начальство, потому что он был милый, но я не помню, чтобы он закончил хоть одну статью и чтобы она притом была опубликована в наших газетах или на ресурсах. Зато он все время писал и писал, как медленная и очень надежная машина, потом Ашот велел править, Игорь правил и правил.

Теперь я думаю, что ему отводилась роль талисмана, расслабляющего пупса. Он был большой, добрый, с легким свистящим дефектом речи. Мы ходили на обед в столовую, и я зачем-то начал есть рыбу. Все равно я продал душу дьяволу с этой работой, думал. Так пусть животные умирают в муках, это просто ад.

Вот и умер – Толик, старшая чилийская крыса. Только их отношения с Габликом наладились, они подружились, перестали драться и унижать друг друга. У них принято – если два самца живут вместе, – чтобы один проделал жестокие ебальные движения, не важно, попадая или нет в задницу. Но, короче, как в борьбе: тот, кто оказался на лопатках, больше не рыпается. Иерархия установилась, Толик стал главным, они общались друг с другом, а с людьми неохотно, и казалось, проживут восемь лет или сколько там им отведено. Все было спокойно. Но не сложилось. Оксана нашла новое жилье – недалеко от своей работы, на станции «Академическая», ей сдала квартиру женщина с работы. Получилось очень недорого, Оксане опять повезло и дальше будет везти с жильем. В один вечер я отпросился пораньше, проехал из одного пригорода в Москву, потом в другой пригород, и мы перевезли вещи и клетку с грызунами. Видимо, в дороге Толик перенервничал или его продуло, и он заболел. Этим омрачился переезд.

Несколько дней Толик не ел и вспух. Я почти всегда ночевал в Дзержинском, на съемной квартире для сотрудников, куда Оксана приезжала в свои выходные дни. По будням мы созванивались, обсуждали здоровье Толика. Габлик не подходил к нему, ел нормально.

Толик сидел в углу клетки. Оксана вызывала ветеринара, но тот лишь посоветовал через шприц вгонять в пасть Толику средство от гастрита в надежде, что его желудок заработает.

– И молиться звериному богу? – предположил я.

– И молиться, – согласилась Оксана.

В тот вечер я шел с работы мимо монастыря по этому тихому городу, и слезы катились в ноябрьскую темень. Люди переживают этот опыт в детстве, да. У меня была одна крыса, когда мне было двенадцать. В сорокасемиградусный мороз в моей родной Сибири у нас так плохо топили, что она замерзла насмерть и у нее вылез красный геморрой. Теперь я косвенно буду виноват в смерти еще одного грызуна. Не говоря о рыбе, которую начал есть.

Чтобы похоронить Толика, я купил лопатку в цветочном магазине. Мы положили тельце в коробку из-под мобильника и пошли к ближайшему от дома пустырю. Среди желтых листьев и засохшей травы нашел, как мне показалось, уютное место для могилки. Было совсем темно, капал мелкий холодный дождь.

Оксана подсвечивала.

– Скажи что-нибудь.

– Толик был хорошей крысой дегу. Один раз он прокусил мне палец, когда я разнимал их с его другом Габликом. Потом он заболел и умер. Прожил он на этом свете полтора года. В следующей жизни, возможно, он поднимется на ступень выше, станет собакой, человеком, а может быть, даже социальной сетью.

– Что за бред? – Оксана засмеялась, но я слышал всхлипы.

– Прости. У меня есть теория, что социальные сети – это следующее, после человека, на лестнице эволюции создание. То, что в пищевой цепочке выше нас.

– Копай давай, – она протянула мне коньяку.

Глотнул, меня замутило. Не пил коньяка с тех пор, как мы с Лидой друг друга обоссали. Воспоминание всплыло и опошлило мое горе. Я принялся копать лопаткой. Завоняло говном. От вкуса коньяка и запаха я немного блеванул рядом с выкопанной могилкой.

– Ты чего, родной? – спросила Оксана. – Ой, ты чего блюешь-то, хахаль мой?

– Подсвети сюда, пожалуйста.

Я испачкал правую кисть в дерьме. Воняло очень сильно, наверное, говно человека, а не собаки. Вспомнил, как мы с Сигитой хоронили щенка четыре года назад, вот так время пролетело – снова я гробовщик.

– Ладно, клади его. Я поищу лужу поглубже.

– Лопатку тоже помой.

«За дело! Городу нужен новый глава!» и баннер с отрывным числом «До выборов осталось (58) дней» встречали на входе в штаб. Можно было пить чай, воду из кулера, есть печенье, даже ходить за пивом. Ничего не возбранялось, кроме одного – сидеть «вконтакте». Хотя там тоже приходилось вести один паблик, но на всякий случай жена начальника все равно меня ругала. Я дописывал очередной текст, кидал флешку в Ашота, сидевшего напротив, он правил ошибки и пускал в работу.

– Теперь пиши от ЛДПР, – говорил Ашот.

– Не могу, брат. Могу только от КПРФ. А еще давай грязи на Плешакова.

– Хитренький, это я сам хочу.

Так мы переругивались, но все равно от лица ЛДПР я ничего ни разу не написал. Я понимал, что это просто этикетки, одно и то же говно под разной вывеской, но зачем-то топил за какие-то лицемерные принципы.

– Пойми, я коммунист, Ашот. Я ненавижу частную собственность, а мой друг Михаил Енотов вообще говорит, что поэт не может быть либералом. Поэтому я должен писать от лица коммунистов!

Он сдавался. Я начинал выдавливать из башки, как бесконечный прыщ, очередной бесполезный наполнитель сети и листовок: «Дорогие жители города! Партия власти называет себя Партией Реальных дел, но мы, народ, прозвали их партией Жуликов и Воров…»

В это время Ашот бомбил: «Друзья! Я, Алферьев Игорь Игнатьевич, кандидат от ЛДПР, призываю вас обязательно прийти на выборы. Жулики и воры думают, что им все сойдет…»

Когда я дописывал, сразу врубал «вконтакте» и начинал с кем-нибудь переписываться. Жена начальника жаловалась Ашоту, наконец он не выдержал и вывел меня покурить на крыльцо.

– Пожалуйста! Не забывай, сколько нам платят! Платят нам не за работу, а за облизанные жопы, ты же понимаешь.

– Я лижу их, когда пишу эту ахинею. Знаешь, как стиль быстро портится? Как тупеешь от такой ежедневной работы?

– Да знаю я это все. За месяц ни одного рассказа не написал. Хочешь уволиться?