Мэй пожала плечами, отвернувшись, чтобы сдержать слезы. Она пребывала в каком-то оцепенении. Ничего не ела и таяла на глазах. Она не спала, но и не бодрствовала. Время без единой весточки от Мартина тянулось невыносимо медленно, и что самое жуткое – она все время спрашивала себя, где он и что делает.

– Поговори со мной, Мэй. – Дженни коснулась ее плеча.

Задрожав от прикосновения подруги, Мэй обхватила лицо руками.

– Сначала я думала, может, все не так серьезно и он вернется домой, как только остынет.

– Понимаю.

– Но прошло уже две недели, – заплакала Мэй. – И он ни разу не позвонил за все это время.

– График решающих встреч… – беспомощно проговорила Дженни и тут же умолкла.

– Они побеждают, а я не могу даже поздравить его.

– Да он и не заслуживает твоих поздравлений, – закипела от гнева Дженни. – Как бы я хотела скрутить ему его толстую шею.

– Я только хочу, чтобы он остыл.

– Мартин не остывает. Это никогда не переставало удивлять меня, да и Рэя. Он зубами цепляется за причину своего гнева, как собака за кость.

– На сей раз кость – я, – прерывистым шепотом прошептала Мэй.

Но аналогия была неверной. Мартин совсем не цеплялся за нее – он отпускал ее. Все было пусто внутри, и все было снаружи. Во сне она поворачивалась, чтобы обнять Мартина, и находила только пустоту рядом с собой. Она смотрела на часы, и сердце подскакивало от радости, что скоро он будет дома. И тут же вспоминала, что он больше не живет здесь.

– Рэй говорит, Мартин стал совсем невозможен, – заметила Дженни.

– Он говорит обо мне?

– Нет, Рэй утверждает, что Мартин вообще отказывается разговаривать.

Они миновали розовые кусты.

– Веришь или нет, – сказала Мэй, вытирая слезы, – я хотела как лучше. Я хотела разрядить атмосферу, помочь залечить трещину между Сержем и Мартином.

Дженни покачала головой:

– Я знаю, как Мартин обожал своего отца. Когда-нибудь ему придется преодолеть эту пропасть. Отец унизил его, предал, а потом и смертельно ранил, когда Натали умерла. Его чувства сильнее, ты, я или кто-то еще можем представить. Он полон гнева на Сержа, и мне кажется, ярость ведет его и на льду, и всюду по жизни.

– Мне тоже так кажется. – Мэй закрыла глаза и представила лицо Мартина.

Таким, каким видела его в эти дни по телевизору и на фотографиях в газетах. Он напоминал медведя, разрывающего добычу в клочья. Словно пожирал свою собственную мягкую, человечную сторону.

– Не отступай, не порывай с ним, Мэй.

– Я не из тех, кто отступает.

Они оказались на том самом месте, где Мартин признавался ей в своих чувствах в прошлом году. Она вдыхала запах оттаявшей земли, кофейного удобрения, бутонов роз. Аромат возвратил ее воспоминания, и из глаз полились обжигающие, обильные слезы.

– Знаешь, – взяв ее за руку, сказала Дженни, – когда он сказал нам, что он встретил тебя, мы видели, как он изменился. Он стал… таким счастливым. Мы очень надеялись, что, раз он позволил себе быть любимым, он сошел с тропы вечной борьбы.

– Я хотела помочь ему сойти с нее. – У Мэй перехватило горло.

– Некоторые люди живут ради борьбы. Это ведет их по жизни. Больше, чем любовь, слава, корысть, что там еще. В мире хоккея это очень заметно.

Мэй обняла ее:

– Как я рада твоему приезду!

– И я рада, что приехала. Жаль, мне самой не пришло это в голову. У тебя замечательная подруга.

Мэй озадаченно посмотрела на Дженни.

– Тобин очень волнуется за тебя.

– Это она позвонила тебе?

Дженни кивнула:

– Да. Не сердись на нее.

Мэй посмотрела в глубину сарая. Тобин стояла рядом со столиком для чая и беседовала с посетителями, показывая им альбомы с коллекцией платьев. Как и Мэй, Тобин исполнилось тридцать шесть лет, она была женой и матерью. Но ее глаза оставались яркими и живыми, движения легкими. Совсем как у той маленькой девочки, когда они только-только подружились.

– Спасибо тебе за джем и за все остальное, – сказала Мэй, обнимая на прощание Дженни.

Как только клиентов поубавилось, Мэй направилась под навес. Свет, просачиваясь через трещины, превращал паутину в серебро. Паутина липла на лицо и волосы, но Мэй была деревенской девочкой и спокойно сняла паутину.

Велосипеды со спущенными шинами простаивали без пользы у стены.

Буксируя первым свой, потом велосипед Тобин, Мэй накачала шины стареньким ручным насосом. Она с трудом могла вспомнить, когда они в последний раз катались. Посмотрев на сарай, она увидела, что Тобин наблюдает за ней из окна. Мэй прислонила велосипеды к сараю, вошла внутрь и протянула Тобин ее куртку.

– Одевайся. Давай покатаемся.

– Мне еще надо зарегистрировать эти заказы, – сказала Тобин, быстро пролистав стопку бумаг на своем столе.

– Не волнуйся, – подоспела тетушка Энид. – Седлайте свои велосипеды, и удачи вам. Я удержу форт.

Тобин молча последовала за Мэй.

Рванув вперед, Мэй закрутила педалями, и гравий захрустел под ее шинами. Потом она отпустила педали и спустилась под уклон маленького холма, а дальше – через луг.

Новые листья трепетали на ветру и блестели на солнце, затеняя узкую дорожку. Мэй яростно крутила педали, прибавляя скорость. Тобин молча держалась сзади. Они следовали своим маршрутом, по которому ездили уже тридцать лет. По дороге через фермы, мимо маленького ручья, по мосту, мимо водопада и через Кроуфорд-хилл.

Глаза Мэй слезились от ветра. Она задумалась над вопросом, сколько сотен раз они с Тобин проделывали этот путь, и она подумала о дорогах, которые они сменили, и дорогах, которые остались без изменения. Она думала о секретах, которыми они делились, как доверяли друг другу все, о чем остальные даже не подозревали.

Они проехали мимо упавшего дерева, где однажды решили попробовать закурить; заброшенного сельского дома, где они стали «кровными сестрами», уколов кончики пальцев иголкой и смешав кровь. Луг, где Мэй впервые поцеловалась; узкий тупик между изгородями, где Тобин впервые отдалась Джону. Когда они подъехали к киоску с мороженым, Мэй махнула рукой и заехала на песчаное место для стоянки автомобилей. На песке ее занесло, протащило ярдов десять, и она упала.

– Мэй, с тобой все в порядке? – Тобин опустила велосипед и подбежала к подруге.

– Думаю, да. – Мэй изучала содранную кожу на запястьях.

Она порвала джинсы, все ноги были в песке.

– Ой-ой.

– Да у тебя кровь. – Тобин уже вытаскивала платок из заднего кармана.