Подопечный озвучил мою последнюю фразу вслух, и Аксель невозмутимо кивнул.

– Все изменилось, Стефан, – сказал он. – Раньше в Бога верили – и на том держалась сила Церкви. Теперь, ежедневно сражаясь с силами Ада не на уровне метафизическом, а в нашей реальности, мы в Бога не верим просто потому, что совершенно точно знаем – Он есть. Но при этом мы упрямо пытаемся воссоздать модель Церкви тех времен, до открытия Разломов. Забывая, что все изменилось, а значит, и Церковь тоже должна измениться.

– Магия? – уточнил Стефан. Я же примерно такого вывода и ожидал.

– Магия, – кивнул харизмат. – Церковь больше не имеет права игнорировать магию, бороться одновременно и с демонами, и с носителями Дара. Да, не нужно морщиться, реформаторская церковь считает магию таким же Даром Божьим, как и говорение на мертвых языках и исцеление от хворей. Может быть, до Темных веков она и была злом – не знаю, я тогда не жил. Но сейчас-то все иначе! Ты сам видел – мой дар сжег нити, которыми Баал-Берит мог сделать всех нас одержимыми. Оружие предков оказалось бессильным, а магия позволила сражаться с демоном вполне успешно. И если эта сила доступна обычным людям, которых ортодоксы называют нехристями, почему мы, воины Христовы, должны ее избегать? Тем более, в отличие от них, мы будем использовать ее во благо!

«Благими намерениями…» – шепнул я, а Стефан согласно кивнул.

– С таким подходом раскол неизбежен…

– Нас это не пугает, – пожал плечами Аксель. – Да и тебя не должно. Ты тоже получил Дар.

– Не магический.

– А какая разница? Где ты проводишь линию границы между чудом Господним и магией? И не Его ли волей получаем мы дары?

– Ворожеи не оставляй в живых, – ответил Страж цитатой из Писания. – Но я не собираюсь с тобой затевать богословский диспут – ты проиграешь. У меня ведь наставитель в голове сидит.

– Догматик, как и все ортодоксы! – отмахнулся пастор, впрочем, без злобы и обиды. – Но согласись, времена изменились, а значит, и подход Церкви должен стать другим.

– Ты меня вербуешь сейчас, я не понял? Вот, брата Георгия смущай, он еще молодой.

– Я ревнитель вообще-то! – оскорбленно буркнул паренек, до этого в разговор старших старавшийся не лезть. Не очень понятно, что он хотел этим сказать, впрочем, внимания на этот эмоциональный выплеск никто не обратил.

– Нет, – харизмат снова принялся оглаживать бороду. – Зачем бы? Пытаюсь заставить тебя думать. Но скажу честно: воин с Даром изгнания не помешал бы реформаторской церкви.

– Давай сделаем вид, что ты этого не говорил, а я – не слышал.

Так вот мы и проводили время, пока епископы в соборе решали, куда разойдутся наши пути. В конце концов, разговор иссяк сам собой, и зал Трибунала погрузился в тишину.

А потом за нами пришли. Сначала в зал вошли двое протестантов и поманили Акселя к выходу. Потом и за Стефом дьяка прислали. До чего-то все-таки иерархи договорились. И от того, к чему они в итоге пришли, нас ждут либо новые шишки, либо – что, конечно же, вряд ли! – благодарность викария.

Подходя к собору, Стефан заметил, как собиралась в путь делегация гданьской епархии. Прямо сейчас охранники грузили на платформу, вроде той, на которой мы прошли болота, завернутое в саван тело инквизитора.

«Похоже, не договорились столпы Церкви!» – поделился я с подопечным мнением.

«Аксель прав», – ответил Стеф, непонятно что имея в виду, и поднялся по ступеням в собор.

Викарий ждал нас в средней части храма, сидя под иконостасом прямо на ступенях амвона. Заляпанный кровью подрясник он уже сменил, лицо умыл, бороду расчесал и теперь совершенно не походил на того яростного воина, каким был в зале Трибунала. Глянув на Стефа, он сморщился, словно куснул горькой редьки, и знаком велел ему приблизиться.

– Вот что, Дуров, – начал он без всяких предисловий. – Каша эта с тебя заварилась, так что справедливо будет, если ты и примешь участие в ликвидации последствий.

– Я готов, отец Владимир, – демонстрируя идеальное смирение, Стеф даже голову склонил.

– Ты монашку-то тут мне не строй! – неожиданно взорвался епископ. – Готов он! По твоей милости мы потеряли второго викария, католики на нас волком смотрят, а питерские и вовсе в открытую об отделении говорят!

– А еще я епископа Нижегородского в болезнь тяжкую вверг и Высшего демона на Трибунал впустил, – тут же оскалился Страж. – Чего уж там, владыко, валите все на меня! Это же я проспал еретиков в стенах трех епархий! Я спорить не стану, приму любое наказание…

– А ну захлопнул рот! – взревел отец Владимир, вновь превращаясь в боевого священника, который крушил черепа изменников распятием. – Обиды мне тут свои, давай, попоказывай! Агнец, тоже мне! Кто от Трибунала хотел скрыть Дар Господень?

– Он еще и с колдунами якшается, ваше преосвященство! И с ведьмами Триады на болоте замечен был! – тонким голосом доносчика проскрипел подопечный. – А уж девок сколько на сеновалах попортил – и не счесть! Давно я вам говорил – всех Стражей в черное духовенство надо переводить! Пущай сан монашеский принимают, а то ведь распустились-то, распустились!

До того хорошо у него вышло, что даже я едва подавил желание оглядеться по сторонам, ища какого-нибудь дьячка. А викарий и вовсе выпучил глаза, покраснел и, казалось, сейчас взорвется! Но вместо того, чтобы отчитать граничника за неуместное шутовство, он вдруг совершенно несообразно чину расхохотался. Как какой-нибудь мирянин в кабаке после трех стаканов пива и скабрезной шуточки.

– Я и забыл на этой должности, как тяжко с граничниками разговаривать! – смахивая слезу, выдохнул он через минуту. – Особенно если бродяжник тот вины за собой не чувствует.

– Да как же не чувствую, отец Владимир, – тоже уже спокойно отозвался Стеф. – Очень даже чувствую. И отвечать действительно готов. Вы, главное, скажите, за что именно. О чем, кстати, с гостями договорились?

Священник бросил на подчиненного хмурый взгляд, но мигом спустя смягчился, признавая за Стражем право узнать о результатах переговоров. Все же, если бы не Стефан, не дожил бы отец Владимир до этого разговора.

– Да непонятно пока ничего. Договорились о происшествии молчать, но это, сам знаешь, как шило в мешке прятать. Рано или поздно все наружу выйдет, и, как водится, в самый неподходящий момент.

– Конец Ассамблее?

– Ассамблея – лишь форма, сын мой. Церковь – суть. Ей не конец, и это главное. Но не об этом речь. Сейчас нужно решить, что с тобой делать… Святой Воин.

Теперь уже Стеф лицом скривился.

– Владыко… – начал было он, но тот его оборвал.

– Знаю все, что ты сказать хочешь. Что нет у тебя силы той, про которую все говорят, что Страж ты, а не ревнитель, и что чин изгнания не ты применял, а тот мальчишка, в которого ты временно превратился, памяти лишившись. Все так. И не так. Тебе было явлено чудо и дар веры. А дары свои Господь обратно не отбирает.