В конце очереди стояла модераторша. Я надписала ей книгу и взяла конверт с гонораром. Все экземпляры «Малыша Рута» были проданы.

Я вошла в гостиничный номер. Сняла мокрые замшевые туфли и поставила их под струю теплого воздуха просыхать. Расстегнула лифчик, приподнимающий грудь, и сунула в мусорное ведро.

За окном лежал Онкведо, вид сверху, здания выглядели аккуратными и еще более непримечательными, чем с земли. Мне, вообще-то, не нужен был этот номер, я жила всего в трех милях, но не отказываться же, раз уж мне его предложили вместе с пятьюдесятью долларами гонорара и бесплатной бутылкой воды, которую я опрокинула.

Я наполнила длинную гостиничную ванну горячей водой и растянулась в ней. Судебное заседание должно было состояться на следующий день. Расставила по краю ванной бутылочки из плетеной корзинки с разной косметикой. Рядом с ванной на стене висел телефон. Я прислонилась к фарфоровой спинке и позвонила Марджи. Голос ее звучал умиротворенно. Я спросила, что она делает. Оказалось — вышивает крестиком подушку Биллу на день рождения. Я поинтересовалась, что на ней будет написано.

— «Узнать меня — значит полюбить». Уинстон Черчилль. Коричневым шелком по кремовому фону.

Прямо про Билла сказано.

Марджи спросила, как прошел коллоквиум. Я ответила, что продала все книги. Она аж запищала. Про двиганье ушами я решила промолчать. Агенту совершенно не обязательно знать про все ваши недостатки. Открыла одну из бутылочек с шампунем, понюхала. Добавила, что закрываю дом свиданий.

— Вот и хорошо, — отреагировала Марджи. — Тебя пронесло, но, черт возьми, Барб, затея была не для слабонервных.

Про то, что я опять сужусь с Джоном, я говорить не стала, пока рано, слишком уж страшно, что все провалится. Когда мы распрощались, я перепробовала все отельные косметические продукты, в том числе и «полирующий скраб», который, похоже, состоял из духов, дегтя и песка. Я втерла его в кожу, а потом не смогла смыть ни мылом, ни водой.

Перепачкала все отельные полотенца, но кожа так и осталась жирной и шершавой. Отели мне по вкусу не меньше, чем Набокову: никакой тебе стирки.

В том же липком виде я позвонила Руди. Поймала его в закрепленном за сборной автобусе — они ехали на регату в Принстон. На заднем плане звучала музыка из коллекции Сида.

— Как жизнь сутенерская? — осведомился Руди.

Я шикнула на него и попросила передать телефон Дженсону. Он передал.

— Алло? — Милый, сильный дровосек Дженсон.

Я поговорила со всеми членами университетской гребной сборной по очереди — с моими прекрасными, благородными, талантливыми, добросовестными секс-работниками. Известие о закрытии дома свиданий они приняли мужественно: они и в этом были чемпионами. Последним оказался Сид Уокер.

— Эй, — сказал он. — Можете не говорить почему, мне все равно. Скажите одно: вам самой это нравилось?

— Да, Сид, — ответила я. Очень нравилось. Вы все мне нравились. — И добавила не очень кстати: — Понадобятся рекомендации — звони.

Я заказала завтрак в комнату, хотя время было ближе к ужину. Сервировка оказалась безупречной: тарелки под серебряными колпаками, вазочка с бутоном нарцисса. Я отпихнула к краю тарелки жирный жареный картофель и остывшую яичницу. Откусила кусочек холодного тоста и поняла, что не могу его проглотить. Думала я о завтрашнем суде.

Поняв, что поесть мне не суждено, я легла в гостиничную кровать, напряжение не спадало. Перед мысленным взором проходили близкие люди. Но на сей раз не те, кого уже нет, а те, кто сейчас близко: Дарси и Сэм; Марджи, Билл. Я подумала о человеке, в которого не хотела влюбляться, — о Греге Холдере. Вспомнила слова, которые Марджи сказала при знакомстве, много месяцев назад: «Кто-нибудь замечательный на свете точно есть. Вселенная подготавливает его ко встрече с вами». Я представила себе абстрактного бедолагу — жену убило молнией, или придавило на магазинной парковке, или — теперь-то я знала наверняка — она сбежала с лесбиянкой на «харлее». Я уснула.

Я поехала в аэропорт Онкведо встречать Макса. Он вышел из самолета, и я заметила, что он купил ворсистые носки к своим мокасинам, а еще темно-синюю флисовую жилетку. Профессиональный приемчик юристов — подстраиваться под местное окружение. Я опять надела персиковую «двойку», слегка помятую.

Макс привез мне искренний привет от своего шефа — шеф только что укатил в Альпы, в Больцано, где, как поведал мне Макс, самый разгар весеннего лыжного сезона.

Мы сели рядом в зале суда и стали ждать. У юристов большая часть жизни проходит в ожидании, но они на этом зарабатывают, как парковочные счетчики.

Джон со своим адвокатом прошествовали в зал, как Уайетт Эрп и Как-его-там, или Пол Ньюмен и Роберт Редфорд, или Бен Эффлек и Мэтт Дэймон[28]. Этакий образец крепкого мужского дружества. Еще и титры не закончились, а вам уже ясно: в этом фильме женщины приходят и уходят, а мужское братство неколебимо.

Сели они разом. Джон очень располагающе выглядел в костюме: богатый, влиятельный и явно моложе меня, будто наши возраста двигались по противоположным траекториям. Джон. Человек, за которого я вышла замуж. Человек, с которым я развелась. Человек, который держит в заложниках моих детей.

Я заметила, как Макс незаметно подравнял ноги по ногам другого адвоката: ворсистые носки к ворсистым носкам, кожаная туфля к кожаной туфле. Непроизвольно подмигнул.

В ожидании я репетировала, как именно буду вести себя перед судьей: любезно и просительно — при этом не умолять, просто излагать факты. Перед ней предстанет не мать, которая не может жить без своих детей, а разумный человек, скромно, но непререкаемо демонстрирующий, что обстоятельства его жизни изменились в лучшую сторону.

— Всем встать, идет судья Тигартен! — возгласил секретарь.

Я встала: неприметная одежка, грудь приподнята бюстгальтером «хорошей мамочки».

Дверь распахнулась, раздался шелест, вошла судья. Я слышала шорох ее мантии, но высокая кафедра мешала ее видеть. Судья Тигартен поднялась по ступеням на свое место, и в заполнившей зал уважительной тишине я оказалась лицом к лицу с Дамой с Сумкой.

Коллизия, обычная для небольших городков: я знаю о некоем лице нечто, чего знать не должна. Я вспомнила, как дама Тигартен, Судья с Сумкой, поднимается по ступеням в доме свиданий, и на лице у нее нетерпеливое ожидание того, что сейчас последует.